ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ БОГЕМА
«Уважаемый г-н Генделев!» (Следует сразу насторожиться. Я настораживаюсь: если письмо начинается «глубокоуважаемый» – значит, будут журить. Если слово «господин» пишется «г-н» – дело идет к требованию высшей меры. А ежели еще и знак восклицания – тихо удавить, это еще мало для такого зверя, как я. Нам с Чикатилой от расправы народного стихийного гнева не уйти. В общем – дело швах.) «Я не поклонница Вашего таланта...» (Все! Это конец. Если бы «поклонница» да еще бы «таланта», еще мог бы блеснуть лучик надежды... Корвалолу мне!)... «мне не нравится Ваша развязность и гаерский тон...» (Завучиха или б. отличница по литературе и русскому языку б. у.) «...когда речь заходит об интимной сфере души...» (у души, оказывается, есть не интимные сферы: душегубство? душеприкладство? душеприказчество? Но не будем пуристами – дальше, дальше!) «...каждого человека – любви и семье. Вы подвергаете осмеянию все и вся, потешая невзыскательную образованщину и потакая...» (Так! Добегались. Раз «образованщина», будет и «обустройство». «Ах, Александр Исаич, Александр Исаевич!» – как поет Алеша Хвостенко песенку-шедевр 1981 г. «Жалоба Солженицыну». Ах, Александр Исаич, что вы наделали? Зачем вы обогатили язык этими крылатыми словами и выражениями путевого обходчика крупного промышленного центра российской империи накануне 1-й революции и Мукдена? Сейчас в этих терминах меня и понесут под интимную музыку сфер! Ибо недобор «Духовности» – налицо любому товароведу. Ибо только чистосердечное признание (духовку заело) и публичное покаяние позволит очиститься. Нет! Буду ходить как есть, мальчишом плохишом (сигнон «мизерабль»), развязность в гаерских тонах, решено. Аглая, еще корвалолу! И ломтик лимона!) «...низким инстинктам не обустроившейся (Ну?! Матренин двор, а не страна!) на новой родине публики». (Простим «низкие инстинкты» за высокие помыслы.)
«Как же это так получается, что все женщины у Вас «идиотки и проститутки», а доблесть мужчины быть ироническим ходоком, наподобие Вас? Я внимательно перелистала подшивку Ваших статеек “Записки бабника” – не найдя уважительного полслова о женщине. Женщине-Матери, Женщине-Возлюбленной, Женщине – Хранительнице Семейного Очага. Вы, куражась, объясняете, как охмурить распутную и похотливую самку, помешанную на сексе...» (Прерываю цитату. Но не для того, чтобы возражать. Предамся воспоминаниям. В те баснословные времена, когда кафе «Сайгон» еще собирало золотые сливки с молодых, но многообещающих балбесов Ленинграда, некая девушка за столиком отшила ухажера. «Я не мудак, – завопил он во вдруг образовавшейся, и как некстати, огромной тишине. – Я не мудак! Я аспирант, у меня даже портфель есть!!!») «...в то время, как подавляющее большинство “идиоток и проституток” занято воспитанием хороших детей (иногда без мужа и друга, в одиночестве взвалив это бремя на плечи!) и заботой не об адюльтере, а об мужьях своих. Я бы на месте “Тэны” или “Вицо” или другой женской организации подала бы на Вас в суд за “мужской шовинизм” в печати! Здесь (в Израиле) не для того гласность, чтобы распускать грязный язык по адресу самой прекрасной половины человечества! Я выписала Ваши “эпитеты” и “определения” женщин из Ваших “сочинений”...» (Следует на полторы страницы машинописи выписок моих “эпитетов” и “сочинений” – я аж, признаюсь, зачитался, какой слог! Выписки не привожу по соображениям экономии пространства.) «Вы ради красного словца повторяете все пошлости и похабель мужской казармы, смакуете непристойность...» (Не знаю, как с мужской казармой, – женская это что – гауптвахта амазонок, – но лет эдак двадцать пять назад я месяц прожил за тонкой – набором вагонки – стенкой одного череповецкого женского общежития... Вот именно.) «...интимных отношений бездуховных и некультурных людей. Что Вы себе позволяете, г-н Генделев! Писали бы лучше свою политику с “душком”, как точно определил стиль ваших “писаний” мой зять, между прочим – порядочнейший человек, отличный семьянин»... (Письмо продолжается, но носит несколько тифозный характер. Поэтому перехожу к каденции, перед финалом.) (...) «А может быть, Вы – больной? Про Вас всякое рассказывают. Может быть – Вы растлитель? И умираете по малолеткам? И Вам не устроить свою жизнь с нормальной здоровой женщиной? Но даже если Вы не извращенец в прямом смысле этого термина, вы все равно растлитель. Духовный и нравственный! И Вам не место в прессе, а место среди отбросов, в психиатрической богеме порнографов. Я не буду подписываться, потому что Вы обязательно исказите и осмеете мое мнение и имя. А подпишусь я: Честная Женщина. Какой и являюсь, и этого не стыжусь».
На конверте штемпель отсутствует. Нашел в своем почтовом ящике.
И – второе письмо. «Михаил Самюэльевич! Извините, что я Вам написала, мы не знакомы. Да и не познакомимся никогда, Вы писатель и журналист, а я домохозяйка. Михаил Самюэльевич, Вам спасибо огромное за Ваши фельетоны с продолжениями. (...) Вы знаете, я читаю Ваши сочинения о женщинах, о любви и ревности, о мужьях и неверных “прелестницах” и то грущу, то смеюсь, но больше грущу. По вашей иронической правде получается, что “все бабы – дуры”, а все “мужики – сволочи”, но так это весело и с таким “подковыром” изложено (и самонасмешкой), что я думаю, что это и есть жизнь, если ее рассматривает без предрассудков Писатель. Сочувствующий нам, людям, – это так заметно! И еще очень заметно, что Вы, по всей видимости, – очень несчастливый человек, хотя и не унываете никогда. Вы, наверное, когда-нибудь, а может быть и не раз, сильно кого-нибудь любили, а может, и сейчас любите? Простите меня, что спрашиваю о личном. Но это очень видно по Вашим якобы “совсем смешным” сочинениям, несмотря на насмешку надо всем и всеми. Вам будет странно, но я совсем не похожа на героинь ваших сатир: я скучная и, как принято говорить, “высокоморальная” особа, у меня в жизни был и есть всего один Мужчина, это мой муж. Вы, конечно, совсем другой, хотя и “клевещете” на себя, но Вы – Поэт, и этим все сказано. Но все ж таки: почему Вы так несчастливы? Желаю Вам успехов и (...) надежды. По-моему, Вы стоите любви... Тамара».
Мда. Безусловно, я стою любви. Аглая, не надо корвалола. Чашечку кофе, пожалуйста. То есть как «кончился»? А корвалол? Тогда корвалол. Нет, работе моей над чужим словом это совершенно не мешает, наоборот, успокаивает – нервы гудят, как провода. Третью, для ровного счета, эпистолу.
Начало не подлежит цитированию, как вполне банальное, «мол, никогда не писала писем в газету, но...» и т. д. и т. п. В общем, «взялась за перо и хочу задать всего один вопрос, Миша: что Вам бабы сделали? Что Вы нас так не любите? Из контекста Ваших “о-о-очень смешных” фельетонов следует, что Вы были “несколько раз женаты и все время счастливо”, что Вы живете один, то есть с “Аглаей” (я почему-то думаю, что “аглай” много, не правда ль?), но я прочитала Ваши стихи (спасибо редакции, что напечатали подборку Вашей лирики, это многое разъяснило) и поэтому спрашиваю. Хотя вы, конечно же, можете не отвечать на этот щекотливый вопрос. Вы несправедливы к нам, женщинам, Миша Генделев, ох несправедливы! Вам, кажется, просто-напросто не везло! (...) Ляля Р. Хайфа».
На первое письмо, как вы сами понимаете («что я себе позволяю?» Действительно!), отвечать не след. Но я позволю, приватно, т.е. позволяю себе позволять: г-жа Честная Женщина. Знаете, тетка, я как вас, подпартейных полудам и беспартейных большевичек, ненавидел смолоду, так и сейчас видеть не могу. И привет зятю. А книга жалоб и предложений – это в ООН, вторая дверь направо, стучать и спросить Александра Исаича. Что же до главного вопроса – «мой милый, что тебе я сделала?» – вопроса деликатного, так что – отвечаю. (Аглая. Вот там, в углу, книжка, почитай. Моя? Тогда ладно. Возьми другую. Что, тоже моя? Вот незадача! Эта – не моя. Да, толстая. То есть как «какая это буква»?! «Почему после «це» твердый знак?!» В слове «молоховецъ?» Ладно-ладно, не реви. Иди посмотри на место, где был телевизор. А потом вместо обеда я тебе почитаю вслух. На ужин. Из «Общества Чистых Тарелок».)
Так, вот: я, видите ли, писатель. Сочинитель. Бытописатель быта своего персонажа. На самом-то деле все, кто меня хорошо знает, – обычно легко узнают: вон, говорят, в этой, как ее, «дайху рейсер – цусима», последней, естественно, модели, в сопровождении мотоциклов цугом – эскорта, взятого напрокат у секретаря местного СП, проезжает М. Генделев, на работу катит, работать писателем в Газету! Видите, ряху наел. Мы, вообще-то, легко можем его опознать: нога, рука, семь пальцев. Весь в орденах и нагрудных значках на темляк. Он отличный семьянин, автор множества детей и взрослых. У него особняк в Холоне с камином и памятником. Сортир в патио, где летний сад и зимний дворец. И ботик Петра, правый. Он, Генделев, ужасный сердцеед и мозготрах. Пренеприятнейшая личность, хотя и изменчив: то лик его ужасен, то руки особенно тонки колени обняв. Он – сеятель, разумник и Вечник какой-то! В жизни он «психиатрическая богема», но отходчив. Отходчив он до Зеленой Черты. Скромняга. Лесной брат, Сестра его Жизнь, у него в запасе Вечность. А это – Михаил Самюэльевич Генделев, этот шибздик – это его персонаж. Руками не трогать, током бьется. Да, он неоднократно испытывал на себе чувство любви, видите – контуженый. Нет, это слева – врожденное, благоприобретенное справа. Ниже. Еще ниже. Ой, не надо, щекотно!
Так, значица, я к чему веду: Михаил Самюэльевич Генделев размышляет о любви много и, полагаю, недурно, потому что его занимает сам по себе вопрос: а с чего это мы любим одних – пламенея и мучась – и совсем не любимы другими, хорошими и добрыми, а также наоборот. Он, этот персонаж маститого (-стого?) классика жанра, методом проб и ошибок докатился до самого дна: мужчина – и Честная Женщина, Сукин Сын и Лорелея, Адам и пром. матерь Хава – как же они это, а? Как они могли это себе позволить?!! И позволяли ведь?! (См. нагл, пособия: пупок, «Дафнис и Хлоя», «Дикая Орхидея», «Йоман Аглаи». А женщин, вопреки общепринятому превратному предрассудку, персонаж М. Генделева – Михаил Самюэльевич Г. – любит. Утром меньше. И посвятил им, как справедливо напомнила Ляля Р. из Хайфы, пару-другую лир. стихотворений и известную львиную долю не занятого трудом в газете рабочего времени. Своей, т.е. низкой душонки (не путать с подлинной духовностью) он ей еще не посвятил, но обязательно посвятит (если она у него есть). На сем мы с Генделевым заканчиваем свою перебранку с читательницами, а Ляле и особенно – Тамаре – мои искренние извинения, если что не так. Как нам всем хотелось бы. А все-таки эта анонимная Честная Женщина – изрядная бестия, прямо ягуар.
Аглая! Вынь пальцы из ушей. Дай корвалол.
