ЛУННАЯ НОЧЬ В ИЕРУСАЛИМЕ
Тишина междуречия такова,
как если бы райский ручей
протекал близ бумаги сей –
мы,
привычные к шуму вод,
обнаружили вдруг:
он иссяк,
и какой уж год
на месте его разваливается мечеть –
тишина междуречия такова;
в тишине таковой –
и шумерская речь сновиденна меж наших речей.
Подменяет пот
наш любовный мед.
И – ах!
как полный сосуд восполняет любовный пыл!
Стечение Тибра с Ефроном дает представленье где ад
(в чем тьма ночная с нами равняет слепых).
Легла
и сама постелила, где лечь,
утешаясь:
ведь
нужно –
и таланы мои
заменят медь,
а ножны пустые –
меч.
А нужно-то было ртом саламандру ловить за кончик хвоста,
а, перестав улыбаться,
ее отпустить из небрезгливого рта.
...«...блаженна я буду, как ты велел...» –
с чем и легла на живот,
бесстыдливая, как жена, принимая от
сот перламутровых – сок,
но, возможно, и яд – так он болел...
О, жена не моя! (Нет, вы подумайте – «как ты велел»!)
Тишина
междуречия такова,
что не дрогнет сад.
Ниже
нашей любви ничего – и зачем?
когда
ночь на нас –
прочим
все нареченное –
над,
и
шумерская речь сновиденна меж наших речей.
Речей о том,
что мы напрасно вернулись, речей о том..,
что к воде средиземной идут по пояс пески – умирать –
и заходят в нее по колена – так должно им –
что, как неба мертвого побережье и край –
рвами на гору поднят город Иерусалим.
Итак:
– О, жена не моя,
как ты со мной нежна!
...«блаженна я буду,
как ты велел» –
это она,
лунное сало передернув спиной,
села,
сказала смеясь:
«Кажись,
бедный мой муж обесчещен тобою и мной...»
И прочие все мужи.
...когда занимался первый из четырех углов
Иерусалима – горящего – в дым!
а ты издавала стон –
сереброребрая ты,
недающийся в руки улов! –
о! мы испытывали восток!
Но когда
первый из углей адских тебя подпек,
я один
испытал восторг,
и дотла!
чего ты уже не смогла,
ибо
снился
тебе
Единорог,
ибо
спала.
