***
Приводит Аноним
в т.н. «Меланхолическом Уставе»
Перечень Рыцарских Забав в Дни Мира и Войны
в согласьи с ним
и
впредь:
одиннадцатая наша забава видеть сны
двенадцатая за уши пиявки ставить
тринадцатая как снега идут смотреть.
НОВЫЙ АРИОН
ИЛИ
ЗАПИСКИ НАТУРАЛИСТА
И. Р.
I
Даже
последнюю строку
мою
припишут двойнику
а – я
лицо свое второе
лицо
соленое пловца
в стекло зеленое
зарою
до тыльной
стороны лица
чтобы
один в себе одном
со вкусом хруста амальгамы
лететь
я
знаю что над самым
я знаю что над самым
дном.
II
Был
добрый покровитель рыбам
и
тварям господин
играл и пел с собою
либо
как следует
один
сидел
после купанья
в кофте
у берега воды
смотрел
не
оставляют когти
когтей следы
заметил:
не быстрее старюсь
чужого
пса
а
в территориальных
парус
навертывался на глаза.
III
Белая ночь
какой
чай с молоком
папа
льет на скатерть
слепой старик
отгоняю мальков от света
вареной
своей рукой
и
запотевает иллюминатор
изнутри
и
отталкиваюсь от
дна
и
всплываю
на свет звезды
надо мною одним и светит она одна
или
отражается от воды.
IV
Я засыпал
яму ночи
морщась
от золотого – на веки – песка
ветер
мертвые пальмы перебирал на ощупь
с верным звуком дождя
в окнах особняка
и дождь
что последнее помню
ровный
мерный шум ливня дождя на асфальт
шел
шею втянув
и даже не вздрогнул
после окрика «halt!»
V
По смене солнечного диска
на диск
– другой –
луны
флот
выдавит волны азийской
волну
из глубины
я
разлечусь:
какие гости!
встречать высокий флот
поспешно собирая в горсти
с дорожки
синий
йод
по отмели пойду
не жалко
что
зря
что
в розовых пусть будут жабры
и серых
пузырях
пойду
где галуном мерцает
и
с торжеством в лице
привстал
над мерными гребцами
за мною
офицер
я сам
пойду ему навстречу
сам
рот разину мой
с уже нечеловечьей речью
с
зевотою
немой.
VI
В воскресенье я всем покажу
как
с откосу спуститься
стать
на
каменном гребне прибоя
и
за
просто так
с мясом
из красного воздуха
птицу
ну – и выломишь – ну!
и
доволен, дурак
и
поклон моему народу
обсевшему ласточкины скалы
«По
воскресеньям.
В любую погоду».
и
свисает
как серая
прядь
со
скулы.
VII
Как
на берег толкнув волну слепую
сразу
глубокая вода
берет ее назад
как
возвращается закончивши гримасу
язык мой
в пасть
откуда был изъят
на миг к поверхности всплывает в темной фразе
смысл
брюхом серебра и ржавым дымом ран
и
погружается
а
слезы рыбы
разве
что
увеличат океан.
БИЛЬЯРД В ЯФФО
И. Р.
I
Был бинт горизонт
на коем
сукровица-полоса
а
день был как день
покойник
с видом на небеса
на акваторию сирого порта
сети
и тех пустей
мысль была о бессмертьи
того же сорта
что уловы сетей.
II
В средиземии
рифмуется как октябрь
февраль
он месяц макабр
когда
свет поджимается от озноба
и
бухнет в воде вода
абсолютно когда купальни
Водолея искусства для
и
осанку опальных имеют пальмы
сардинского короля.
III
Суб – в тропиках – холодина
и зе́мную лужу взахлеб пройдя
баттерфляем до половины
в средине
я и очутил себя
(здесь конец цитаты)
здесь в струях шпиля
несущего напрокат
«не был-есть-не буду»
всплывает
«был ли?»
и
плывет как использованный предикат.
IV
Здесь конец прогулки
домой в кровать
и
на оборот ключа
так наливается ветер рвать
плащ с чужого плеча
поддувая полы
(добро приземист)
плечо заголив
– о нет! –
а плечо в чешуи золотой экземе
если смотреть на свет.
V
Свет истек
куда как не в слюдяное
окно
просто стек вовне
я не только бросил о смерти
но и
она обо мне
я пожал плечами себя представив
снаружи
как мокрой природы часть
и встал проверить щеколды ставен
гости
не ровен час.
VI
Был дом
где
с одною марией
я жил
и поздно вставал
а ежели моросило
вообще не вставал
огромен дом был
через перила
лестниц и галерей
когда возникала нужда в марии
«Мария!»
кричал я ей.
VII
И так в дому было
ощутимо
что никого в нем нет
что полуседую скребя щетину
я смотрелся в чужой портрет
и спал темно
без сновидений
и пробуждения
не просил
и нам никто серебра и денег
не нес
и не
приносил.
VIII
И еще
я
заметил
что перед сном
мы сидим с Марией смотря на ветер
тьму передвигающий за окном
а тьма перехлестывала фрамугу
я
не постелив
пьяную спать уводил подругу
по пояс
медленно
как в залив.
IX
Не страх я вел за ошейник зверя
а зверя тревожного через зал
сам
распахивать дома двери
перед теми
кого не звал
но не извне
а затылка рядом
ответили:
«я!»
и шажок к шажку
прошла Мария по бильярдной
и выпила коньяку.
X
Узок зрак устремленный на
а наоборот
широк
и точка зренья как есть нужна
в игре костяных шаров
закроем глаза
состояние мрака
как в прятки с небытием сравня
нет скажем тебя без меня
зевака
а
наоборот
меня.
XI
Снаружи
припавший к оконной раме
загляни он в дом
свет горел
ну а мы играли
все
своим чередом
но себя очевидец не обнаружил
и по словам его
из сада
(если смотреть снаружи)
в доме
не было никого.
XII
И качнулись
сырого моря
мя́сы
а небо на спинах их
подмигнуло и вскачь понесло гримасы
на
в черной пене
губах своих
лбом об барабан турецкий
так
что враз захромав
суки по комнатам детским
жмурились при громах.
XIII
Ах
встал белый вал
а сидящие пали
на корточки серые рядом и при
смерч
драл
накрутивши на пальцы пальмы
с них осыпались нетопыри
Идем!
обернулась и проговорила
(сел и стал ее голос сам)
идем – сказала тогда Мария –
смотреть как смывает сад.
РОМАНСЫ
РОМАНС «КУКЛА»
Когда раздался мне голос твой
с освещенной
с той
стороны лица
я
укутанный с головой
ворохом
мертвого бельеца
когда
раздался мне голос твой
лежал я
куклою неживой
и только
на голос твой вдалеке
шею
я выгибал
а
из зажмуренных глаз сбегал
свет
вкуса крови на языке
и лез целоваться к моим губам
как ты
по памяти
по щеке.
РОМАНС «НОСТАЛЬГИЯ»
И вода отпускает на сушу
наигравшись тела
пусти!
по домам
мою душу
мертвецов своих отвести
тополиный вам пух красавцы
климат континентальный сух
в отлетающем парке царском
пух
земля
по краям лица вам!
и
под ягелем
тоже – пух!
но один
еще веселолицый
с никаким царем в голове
с молодой вдовою в петлице
с узелочком
на бечеве
отпустил бы...
Господь-Свидетель!
ведь мы чистые были дети!
но
и
отпустил Господь
с нами несколько слов на ветер
на
из пустыни ветер
и
торгуясь
еще щепоть!
РОМАНС-ЧЕРНОВИК
Вам
(из песни выкинуто слово
а не имя)
а
не выходке зари!
синею
улыбкой обезьяньей
обернусь
из выбитой
двери
чтобы
(вымарано «чтобы»)
смотрят люди!
вся
какою (неразборчиво) спала
с равнодушием
прикрыла груди
и
лицом к стене
легла
всё!
теперь веди меня
чумазый
вашему
хваленому стрелку
нет
не всё
еще припев:
два раза
самую – пожалуйста – строку.
МАЛЫЙ ОФИЦЕРСКИЙ РОМАНС
Мы справляли победу-дуру
как войну
пограничий через
вот он катится
череп
не бог весть какого Дамура
но чему нас несет навстречу
если мы и не покосились
а проплыли наши носилки
развилку
любви
и речи
мимо прошли носилки
мимо тебя
в любимом
спокойном каменном платье
и
ветром неколебимом.
РОМАНС «МОТЫЛЬКИ»
В такие дни
на дне которых
тьма
уже и не
метафоре
сродни
в такие наши дни
хихикать от ума
писать «Труды и Дни»
смотреть
как черные
на свет
летят
и белые на темень
мотыльки
на слух учиться тишине
которой нет
здесь на земле
но
есть
в конце строки
о нас ведь
ада голоса
уже слышны
и нас
уже зовут
по именам
но насмерть
мы не помним
наши сны
а насмерть спящие
уже
не верим снам.
ВОРОВСКОЙ РОМАНС
Не за то что этот тебя берет
вор моего
вздор!
сплю
и
что тебя я не уберег
вообще я этого
не люблю
и не потому что не жизнь одна
а ты была у меня одна
а та какой ты ему жена
а зачем мне его жена
а он
всю тебя осмотрел
и коронной добычей
счел
и
только ветер свистит в дыре
между
левыми ребрами и плечом
и
своей тени из-за угла
рассвет как чистой воды араб
свежей зарей себя веселя
и
ни ножа
ведь
ни топора!
а
знал:
уходить
пора
а кольца:
камушки
из стекла
золото из серебра!
ПОСЛЕДНИЙ РОМАНС
На свете счастья нет
а
есть
покой
и
денег
и есть младенец
и
младенца сон
что
тьма
за спинкой сна
возьмет меня
и
денет
и
запахнет
потуже горизонт.
ПРЕКРАЩЕНИЕ ОГНЯ
I
Ж.
В Эль-Кудсе...
...во
Эль-Кудсе... Духа!
во
И-е-ру-ша-лай-ме
все-таки!
проклятое
мое
искусство!
проколотая
мочка
уха
ни
для деньги
ни для серьги
ухо!
как бабочка пришпиленное к косяку дверей Эль-Кудса
кинжалом старшины
дешевле в перемирия искусства
чем
были до войны.
II
Е.
Когда умирал
а
я
точно запомнил сон
когда я умирал
лицом асбестового белья
в распаде бронежилета встал мой генерал
и
сказал:
за веселую память меня!
и выпили гости мои и моя родня
...нас заметало вместе с тобой вдвоем
ветошью снегом нас заносило песком тряпьем
всем
что по дому
низким собачьим ветром мело
и
сам
слабоумный слух о нашей с тобой любви
прислуживал за столом
разнося
голоса.
III
Я. Я.
Одной из наших школ заданье на дом
но
прогулял урок
и выучено зря
всего виток бинта
а больше
и не надо
с лица кошачьего царя
всего один виток
негибкой кисти
отматывающегося бинта
и
темнота
кошачий царь Египта
разинет
Пта
и
отвернется
и
носком
отбросит тень мою валяться рядом с солнцем
и
спящим на полу
учеником.
IV
ПАМЯТНИК
Над лысым черепом любви
соорудим из пальцев «V».
V
СОН О ЦВЕТЕ ПЛАЩА
Е.
Щелкал
ветром по шву распорот
плащ знаменного шелка
об
ту еще
пору
когда зеленому ты предпочитала алый
но
пожалуй
луной-дальтоничкой верно определенный:
«зеленый».
От всех
ты пошла вверх по осыпи дюны
стоять одна
истукан
твою шею паскуды юной
темнота прибрала к рукам
позарившись на цепочку
ценности (лунная опись) малой
следуя описи:
...«одиночка,
плащ ее алый».
...«...ну, положим!», –
сказал я этому господину,
а он мне:
«Дальше мы предположим,
что,
молодой человек,
едино
мы оба любовники ей давно».
«А Мария, – спросил я, – что же?..»
«А Елена?
ей все равно».
Проследим еще устремленный
взгляд дурака
он смотрел на тебя влюбленный
пока
ты визжала песков по склону
«не тронь!»
и
от потолка
весь плащ твой до полу был зеленый
точь-в-точь
глаза твоего сынка.
VI
Е.
Наверняка опять к войне
автопортреты на стене
портреты неба на стене
на редкость сходственны
спасибо!
война!
война наверняка
с чего бы запах апельсинов
из
пасти сквозняка
с чего бы если не война
я шел не досмотревши сна
накинув одеяло
к дверям?
война наверняка
с чего бы
если не война
блондинка при дверях стояла
с чем-то живым под парусиной
казенной псины вещмешка.
VII
Когда зажгут
в конце моих художеств
весь
верхний свет
не дай мне убедиться Боже
в том
что и Бога тоже нет.
В
ПЕРВЫЙ
ПРАЗДНИКА
ДЕНЬ
КОГДА
I
В первый праздника день когда
закончился фейерверк
и
в небе осталась всего одна
свет у которой мерк
то
выкатывался и сверкал
то
ни
зги
как будто голос упал в металл
и
разошлись круги
II
а голос
в жидкий летел металл
с такой высоты холма
что
дымилась
где он пролетал
огненная бахрома
и
херувима лицо цвело
в отраженном огне
когда
ослепительно и тяжело
шевелился металл на дне
III
и клал пятипалые листья сад
нам
на глаза
и
с мокрых листьев текла роса
в наши глаза назад
и брякли
райские
соком сна
яблоки наших глаз
что
признак зрелости взгляда на
то
что снаружи нас:
IV
небо для бедных
дом бедняка
приют его и ночлег
где
известь сыплется с потолка
собой представляя снег
где
словно это может помочь
свет напролет в дому
где
темнота
которая ночь
собой представляет тьму
V
что впереди – то снаружи нас
и шаря в листве рукой
себя собой представляя раз
– раз! –
и
– вернись рывком –
чтоб лязгнуло
чтоб
взгляд
вперился лобовой
тьма
это если смотреть назад
то есть перед собой
VI
и пусть головою мотает Му
коровьего языка
их
арийского слова «ум»
мы
увели быка
ом – как сияли они – дай Бог!
черепа
по бокам
но
не видать золотых рогов
пастухам его
дуракам!
VII
а
видать им
своих ушей
на воротах наших ворот
потому что мы
б'а Эзрат а'Шем!
сами пасем свой скот
наша
каменная дорога
каменная трава
наша
их коровьего бога
мертвая голова!
VIII
потому что наша звезда лучей
навылет и наизусть
и
сочится
поярче
чем
алой аорты куст
пусть
ветку вспышки не отвести
липнущую ко лбу
но мы
еще предсказать цвести
способны свою судьбу!
IX
Он зря головою мотает Му
на!
а не на-
оборот
рукокрылый летит в тьму
писк головой вперед
так летит касатка
над самым дном
эхом на свой крик!
и
неопалимый
горит огнем
нечеловечий лик.
X
крик
до света был сказан
и
младенца и мертвеца
язык
раздвоенный был змеи
свисать впереди лица
и розою
звон распустила сталь
в оранжевые круги
но
раньше слово успело стать
чем голос его погиб!
XI
...да!
из темна безвозвратен свет
и
серебряные
когда
оправлены стопы в вынутый след
прошедшего без следа
и
выпиты впадины тише воды
нас
обращенных вверх
в небо
где помним число звезды
голос которой мерк
XII
когда
в ночь на праздника день второй
тьмы не сомкнувши
мы
сад
обвели вороным пером
и грызунов зимы
и птиц уже различимый рой
в светлеющем небе
на
праздника день второй
когда
не взошла
она
XIII
но речь о ней
посланная в молоко
вернется поднять взгляд
с дна
и до сводчатых потолков
неба тому назад
ах!
чтобы в предсмертный визг
к визгу в ответ
смог
и встал
оглянуться на стременах
горбатый наездник-мозг!
ДРУГОЕ НЕБО
Т.
I
И
еще о любви
о моя погибель
и еще немножечко
и
тишины
смерть
сидит в пустыне
лицом в Египет
босы-ноги
на край
войны
ветер лает
шакала носит
караван горбами гружен надежд
смерть
сидит
в пустыне
лицом
с
глазами
открытыми
во
соляном дожде
на базаре купила она с бирюзою
где саму
купил ее до войны
офицерик местного гарнизона
так
и не выскочивший в чины.
II
У мертвых собственный язык
у них другие имена
другое небо на глазах
и
та же самая война
любимая!
что я сказал!
у мертвых собственный язык
другое небо на глазах
над ними по небу бежит
у мертвых
собственный язык
у них
другие
имена
там
ты – она
и
у нее
тобой коса заплетена
и
имя бывшее мое
перебирает
рот
ее.
III
Неба больше чем земли
с точки зренья
дикой птицы
это
с дикой точки
птицы
ну а
на
прямик топча
жизни больше чем осталось
по пустыне
до границы
по пустыне
с амуницией
с царского плеча
шкуры
больше чем для флага
мне осталось мне осталось
счастья
менее чем фляга
горлышко с дырой
чести ровно
как
удачи
веры
ровно
как в мечети
смерти ровно на бессмертие
и
горлышко с дырой!
а пустыня есть пустыня
есть пустыня есть пустыня
(с точки зрения меня):
неба
ровно
как земли
с
точки зренья
дикой птицы
мне
осталось до границы
прекращения огня.
IV
Один когда один
и
ладно
но одиночества восторг
когда ты зажигаешь лампу
чтобы проверить
кто
зажег
и видишь:
вот
стоит сама
у горла рукава халата
дурак!
ты сам сошел с ума
а
смерть совсем не виновата.
V
...а то еще
что
видел я
как вылупляется змея
переводная как картинка
едва не наступил ботинком
...«пропала тень.
Была блондинка».
(тень)
это полдень
понял
я
одна из главных церемоний
полуденных
соблюдена
Орла-и-Солнца
ордена
носить при полном небосклоне
опять-таки
у нас война
какая
– все же –
тишина
хотя воюют в Вавилоне
мне сорок лет
о чем бишь мы
не видел только что чумы
да
целый месяц
бабы голой
а
там где я родился
голод
да колокольные глаголы
да
позолота с бахромы.
VI
На небо я смотрел
на вид
на
вид войны
на белый свет
нет
у меня другой любви
и
этой
тоже нет
дурную память
истребят
серебряный
затянет
след
нет
у меня другой тебя
и
этой
тоже нет
лицо завесь лицо завесь
в три длинных пряди свет завесь
нет у меня другой любви
а смерть
какая есть.
VII
Стоящий на открытом месте
видь:
низких
из-под
облаков
чума чума! чумные вести
да клекот черных петухов
стоящий
на
открытом месте
стой
где
стоишь!
пока умру
ветр
с
войной
играют вместе
в
военный мусор
на ветру
крест
-на-
крест
с русским с дурьим визгом
а
из прорех
ты слышишь, да? –
а
из
прорехи
в своде низком
в великом небе бедуинском
лазурь
и первая звезда.
ОТ АВТОРА
Т.
I
Я дал названье новое любви
когда
я был Адам
Адам сказал:
«пустыня».
я
дал
названье
новое
души!
и
мотылек
моей крови́
– и черный мотылек моей крови́ –
так губы дышат – расходясь – движеньями простыми
к
предплечью твоему
где
припадал
пришит.
II
По логике
большого языка
раздваивающегося
еще
– спасибо! –
по логике большого языка
свисающего на плечо
а
что?
– красиво! –
по логике большого языка
который
с логикой
уже
не в силах
по логике
большого языка
ни отраженья
– мне –
ни двойника:
ни
эха
тени
блика!
сукиного сына
россии
имени!
ни славы ни следа!
в моем саду железных апельсинов
еда – язык – железная еда!
III
Есть логика
большого языка
что
ночью дня восьмой луны в Ливане
я миру дал другие имена
я в небо посмотрел и я сказал:
война
и с миром мы ее
пере
именовали!
IV
Мир
этой жизни назван был в раю
деревьев
и
зверей
а – я
свою
в железной кожуре
с отверстием для смерти
я поднял жизнь свою луны восьмого дня!
не жизнь свою
но
жизнь меня
переименовал
ее в бессмертье
V
а смерть
как мертвую свою
породу и природу
впредь – мавет – смерть
мужского будет роду
не
смерть
моя
но
смерть меня!
я называю мир в прострельной перспективе
в моих
Адам
садах
железных апельсинов
где
ни молитва
ни броня
ни парусина
ни шкура ни броня
VI
в садах железных апельсинов
каждой пули
– слева –
закатанной луны
в слезах
выходит Ева
нежная как к сыну
в моих садах железных апельсинов
убитые – поди спроси их!
у смерти – говорят – ее глаза.
VII
Природа! тоже мне!
червивая фруктоза
на кальции стою!
в крови раствор железа
в когтях удушья синие цветы
мир в прошлый раз был назван свет
ан
отсветило!
на
– из-под темени слезу вести нам –
на свет
из:
мы – из тьмы
а
ты – из темноты
в природе мира нет
– в миру –
натуры
прекрасные Адам твои уроды
дуры!
сравните:
танк с лицом огня
и
лев
с лицом войны
мир
назван
был
в раю своем
посмертно
во
зрения полях на стеклышках предметных
мазки послевоенной флегмы спермы магмы
и
бешеной слюны
гримаса мины старого удара
из мяса мраморного кракатау коронары
и
вывалился изо рта на грудь водам
малиновый язык землетрясенья
и
солнце и луна
свисать висели
не заходя
Адам!
VIII
Чтобы ни
эха
отраженья
блика
тени
в садах примата
по краям и от
растут названия растений
а
их – живьем – читает зверю скот
Адам!
ни отраженья блика тени эха
а при трубе заката дня восьмого дня
в виду долины Йосафата
не могу без смеха
на:
вид
долины
голой
имени меня!
ни
блика
тени
эха
отраженья
по
обе стороны души
о
неужели
неужели
Он
– раз! –
и мне
бессмертие
решил!
чтобы
ни
эха-отраженья-тени-блика
– по обе стороны у света –
тьма – и – тьма
я не от страха засмеялся
а
Великой
Симметрии
ума.
IX
В садах железных апельсинов
– нет! –
гранатовых дерев!
когда
луною обнаружен
когда
– открыть глаза –
а свет
еще горел
снаружи
пере
именовать луну
в луну восьмого дня
а подлый ее свет
в предателя меня
к пере
именованию слюны
в живую
в луже мертвой пасти
воду!
к пере
именованию войны
в
пасть и убитым быть
свободу
Ничья Земля
пере
именовать
в любую
наугад
в свидетеля
пере
именовать
врага
что
убивает мертвецов
Бог Милосердный
– и –
оружье
а также
весь на свете свет
в лицо
когда
лицо снаружи.
X
Прочти – другие времена – прочти:
юго-восторг!
имамов воспаленных
восходят вертикальные зрачки
зеленым – ялла! – заревом зеленым.
Фонтанами отворена
гнилая кровь-нефть-перегной полей Великого Нимврода
я посмотрел и я сказал:
война!
война, народы!
вам
назову другие времена
и
сроки,
детские народы
на
дерево-постройке
свайная страна
не по морошке
ищет броды
а
примеряют
парики из чугуна
бритоголовые
погонщики коровы!
лакать тяжелого дейтерия водицу
волы по бабы каменных веков
и васильки и васильки!
до заграницы
вприсядку пьяных мужиков
и я
на
запах
обернулся
стран!
где
чистым золотом зубным
по гауляйтерствам намытом
постготы инкрустируют Монблан
александрии римским алфавитом
чтоб лет-и-лет
и
– экселенс! –
компьютерных колен!
и реформации осанки!
и
скоро вымостят два океана
для телег
тех кто вприсядку
и не могут сами
я назову другие племена
их выговорю я
а их исполнят:
индейцев в перьях атомного льна
с миндалевидными ногтями из Ниппона
рукополо́женного зомби
на углу
и
бок-о-бок
зулу с камбоджей
но Ты ведь
прямо
не допустишь это. Боже?
Бог Якова Исака и Абрама!
мой добрый самый мой еврейский Бог!
XI
У мира есть другие имена
на
первый – с костяного дна
дна костяного
Иерусалима
вид неба
я сказал:
война!
и
птицу с глаз отер и кинул в небо дыма
чтобы
об купол изнутри
чтобы в крови своей перевернуться птице
и
об купол!
чтобы:
я – ниже
я
под ней!
смотри
смотри:
– вся в плеске алом жизнь моя –
смотри
не
перепутай!
чтобы
в сознанья студне голубом
где – Господи! – Ты
мыслишь облака
там!
я
ниже
я под ней!
внутри Тебя
за лбом!
на
неба твердом дне
на
твердом дне
заката
смотри не отвернись
– я –
в плеске алом я стою
во
Иерусалиме
жизнь – я сказал – моя!
а жизнь
названье
а не
имя.
XII
Ни отражение
ни блик
ни эхо
на
обе стороны сознанья!
отбросят тени наши имена
как
– кожаные у змеи –
глаза
гремучее названье
замыслены и мыслимы извне
Боже!
я принял мысль твою и:
убитый на Твоей войне
еще воюет!
мы
повторяем
наши имена
сами
собою
мы
называемся:
заря
любовь
война
и
снова:
дымом
и
любовью
мы
называемся
хлеб
сталь и молоко
олива
XIII
слепорожденный ветр
дно Иерусалима
легко обводит успевая за строкой
строку
читать ландшафт и шрифт его скалистый
и
внятен
оттиск
ветерку
Господня замысла и смысла.
***
И.
Переписка моя с судьбой
гороскоп военного мотылька опоздавший на гибель ровно
адресата настигла как похоронка
здравствуй!
моя любовь
здравствуй!
установим
клыки в клыках
сосредоточимся на мотыльках
никто не спасется!
как летят они – гибель и боль – над землей чтоб
со стороны солнца
зайти в лоб
на бреющем
все в раскосой звезде солнца
здравствуй!
что-что
а это всегда умел
и
позволь
как хочу
прощаться с тобою
моя любовь
гибель моя и боль
не больше
не
больше
чем смерть в солдате
нуждается в адресате
переписка моя с тобой.