ПРОЩАНИЕ С ПРЕДНОВОГОДНЕЙ ЕЛЬЮ
C наступающим тебя, старик, береги себя, с Новым годом тебя, Самюэльич, желаю тебе – ад меа ве-эсрим, в новом уже году!
Я расстроился. Ну куда ж это?.. Ведь ни в какие ворота... О, совершенно не ожидал, что уже. В общем... мда. Надо же! Кажется, еще, ну ладно, не вчера, так позапозавчера отмечали Новый год.
Кажется... юбилейный.
И не то чтоб я был значительно свежее; скажем, я был несколько оживленней. И меньше предавался стариковской радости воспоминаний. Помню – гусь был!..
Во – был гусь! И кто тянул за язык тогдашнюю Аглаю разгласить, что – под видом гуся – я подал... Счас бы она себе позволила, как же! Счас б разгласила б. Я б ей б разгласил б!!! Они теперь ученые, молчуньи они теперь! Даже адрес мой не разглашают.
Теперь, подай я под видом гуся игуану «по-генделевски», – ели б, слезы бы глотали, но молчали б! Б! б!!! Чтоб.
Мда. Помню – был «гусь». Потом – выпили за старый год. Помянули. Потом – я проснулся, и мне рассказали, что был тортик. И по-моему, у меня в то время была семья.
Я сидел по-патриарши во главе стола, вокруг сидели Аглаи по старшинству по убывающей. Далее – Почетные Аглаи. Зашло поздравить несколько жен с моими учениками...
Хороший был Новый год. До сих пор очухаться не могу.
И – на тебе! Опять – новый год.
И наилучшие пожелания.
Мне вообще, когда я наконец пригляделся, разонравилась эта формулировка: «с наступающим». То есть: он еще и дразнится, он, видите ли, – новый и наступающий, а я, видите ли, – старый, яд шния, и – отступающий.
С чем и поздравляем: «Но-у-выйй-го-уд!..»
Приходили пионеры. Пригласили выступить у них на елке. Пионеры – поселенцы, а елка – из кипариса. И чтоб я – со своей снегурочкой.
Вестимо.
Дозором.
Владенья свои.
Транспорт свой, полиция тоже – своя, местная, палестинская.
Поздравили «с наступающим!» Чего бы я на их месте не делал... Я им подарил сушеную суфганию, дабы повесили на свой кипарис. На веточку имени меня.
Они предложили мне спеть что-нибудь из «не своего»: ушли они на музыкальной фразе «...бешеный, как электричка»... Фразу они повторяли, спускаясь по лестнице. Соседи мои, почтенные укорененные семьи, выглядывали из квартир и выражали сочувствие криками: «Ни шагу с Голан!». Мишпахат Бузагло скандировала: «Мишка – мелех Исраэль!»
Пока я, пригорюнясь, обдумывал, где бы на рош ха-шана достать игуану, чтоб зажарить, и – телевизор, чтобы не пропустить выступления в честь наступления тов. Зюганова и бой кремлевских курантов по Москве – чтоб выпить с народом, позвонили и пригласили выступить. На общественных началах. Перед слепыми и плохоразличающими.
Я сказал поначалу, что на любых сборищах Деда Мороза изображать, конечно, согласен, но не «на общественных началах», а – за деньги.
И чтоб – ползала снегурочек и снежинок «на общественных началах». Но они мне сказали, что они – действительно такие и снегурочку чтоб с собой, а максимум, что они мне могут предоставить на выбор: собаку-поводыря. Но зато – навсегда...
Потом позвонили из редакции и указали, чтоб и рождественскую историю, и – с хорошим концом. Я, разумеется, подумал – что последнее могу сразу.
Они, разумеется, заржали и спросили, что я имею в виду. Я сказал, что совсем не то, что – они, а совсем даже про то, чем все это закончилось для виновника торжества на Пейсах. Тогда они указали, чтоб я написал что-нибудь рождественского – про себя. Я заметил, что, судя по всему, самое веселенькое про себя могу написать, но только на мотив: «и, как Христа, тебя сняли с креста, и йом-ришона не будет». И начал им это петь. Они сказали хором, заглушив меня, что у них встали компьютеры, что – это не смешно про конец и чтоб я обдумал свое поведение. В русскоязычной среде.
Я начал обдумывать свое поведение, но позвонила моя умница и красавица дочь: ей нужен новогодний подарок. Зайчишка-зайка серенький. В форме шубки-косухи вытачкой и на молнии. Я спросил ее, где ее серенький волчок (за месячный гонорар всего прошлого года приобретенный). И взялся за бочок. (Там у меня стальное сердце отца.) Она сказала, что русский волчок вышел из моды и теперь канает только зайчик серенький. (Ровно год работать, включая полярную ночь.) Я произвел запрос: а не хочет ли она увидеть живого еще старого вепря в натуре?! На предмет драть три шкуры?! Она тоже, в отместку, поздравила меня ад меа ве-эсрим и сказала, что зайдет в новогоднюю ночь навестить старика и гуся. С хавером (в смысле, – придет с хавером). Я с трудом удержался от ассоциативного мышления и пробормотал, что буду рад... познакомиться с... хавером. Я, во всяком случае, – уже готов. Осталось подготовить игуану.
Позвонили из русскоязычной среды. Запросили: это ничего, если они придут ряжеными. Я сразу отрезал, что лучше со своей едой, питьем и лучше не приходить. Особенно если они будут колядовать.
В прошлые разы и годы – так было мне заявлено – ребяты колядовали, а теперь что – и покалядовать в новогоднюю ночь нельзя? На родине предков?!
Я напомнил, что мои соседи – почтенная семья Бузагло – в прошлый раз были недовольны колядованием, пришлось им переводить сурдопереводом. И объяснять, что это старинный - олд тра-дишн - обычай антисемитских народов и русские без этого не могут. А Колю, главного колядовалу, вообще пришлось выдать за Бовина. Он выдался за Бовина (я – за Хакамаду). Меня спросили, где Нафтали Шыранский и вся ли здесь «русская парти». Я ответил, что Нафтали под елочкой, аколь беседер. И что поет - Лариса Герштейн, так что все – нормалек. Помнится, Бузаглы тогда прошептали, что они, затаив дыхание, ждут нового нового года в стиле олд рашн традишн. И что их выбор: женщины России. Только чтобы я перестал быть Хакамадой – пугаю.
А в эту грядущую новогоднюю ночь мишпахат Бузагло решило смыться ла-хуль. Ничего: если их здесь не устраиваем мы – старые проверенные «русские», – там (б'хуль) они напорются на «новых русских». И колядование наше им придется по душе, крест святая икона, век воли не видать! (А есть еще у нас и Ликуд с русским акцентом!)
И раздался звонок! Ликующий голос из магазина «Басар лаван ве-кахоль» сообщил, мне, старому (чтоб их перекосило!) клиенту, что у них мивца «рош ха-шана» специально для русских. Поступила партия.
Я спросил:
– Вся?
– Огромная. Только для своих.
Я насторожился. Почему перед новым годом? Ничего себе – подарочек! Рано как-то.
Успокоили:
– Поступила партия. Как раз для меня. (Я опять насторожился.) Свежезамороженных, по бросовым из России ценам – игуан. Некошерность гарантируется. Идут нарасхват. Снулые.
Просто – камень с души упал! Я попросил: отложить мне. Чтоб помясистее. Мне сказали, что специально для меня, их старинного (чтоб они мне были здоровы!) потребителя, они из всей партии выберут самого крупного. Лидера. Наименее отмороженного. Почти готов к употреблению. И что они желают мне ад меа ве-эсрим.
Что они – сговорились?!
Позвонили:
– Миша Генделев, где вы собираетесь провести Новый год? – Голос командный.
«В Израиле, – думаю. – Если еще будет – где».
– А что? – говорю. (Чтобы сразу не поддаваться на провокацию...) – А что, – говорю осторожно, – есть уже указания?
– А то, – говорят, – что у нас мивца «Здравствуй, новый оле – Новый год!» Выставка. Выставляем...
– Когда выставляете? Вещи с собой брать? У меня реликвии. Я, знаете ли, – здесь новый оле – 18 лет, обжился; то-се – сувенирчики: горсть Святой земли, повестки в суд, воздух Святой земли. В банке. Урна. Моя. Избирательная... Можно, я возьму их с собой? А? Узелок на память? Есть еще фотографии. Пара-другая. «Генделев – в Ямите», «Генделев – в Бейруте», «Генделев – голосует. Тремп не тормозит», «Генделев не дает обмануть себя дважды». А вот еще скульптура – бюст, как живой: «Генделев ест еду» И другой бюст, маленький, – слезы наворачиваются: «Маленький Генделев на маленькой родине, обняв ее от края и до края». Когда выставляете?
– Мы не тебя. Мы олим – выставляем. Мы – русский ресторан. «Привал веселого репатрианта». Тут можно провести новогодний вечер с 9 вечера до 21.45 вечера в присутствии «известных звезд эстрады». За 666 шекелей, плюс мам, плюс мас несиет. Стаканчик сока, печеньице, неувядаемый ни за что сатирик Петросян. С участием фонограммы Аллочки. Девочки местные. Русский дух! Выставляем. Заодно – обуем. И снова нальем. Лох самеах! Запомните: мивца «Здравствуй, новый оле – Новый год!» Кстати, при заведении есть массажный кабинет. Массаж простаты.
Опять позвонили из редакции. Попросили, как ни странно, – меня. Надо же!
Я, говорю, не могу веселенькую рождественскую историйку. Отвлекают, говорю. Массаж, говорю, простаты. Чего уж тут веселого? И Петросян.
Генделев, говорят угрожающе. Пусть конец будет не веселый. Но чтоб – счастливый. Ты – наш эксклюзив. Помни.
Я сел, пригорюнился, начал помнить, что эксклюзив.
Пришли из...
Предъявили документы на арамейском, кажется, языке, на предмет...
– Елочка, – говорят твердо, но тихо...
Угу. Елочка.
– В лесу родилась?..
– В лесу... кажется, 10 мая, ей уже было 18 – совершеннолетие.
– Росла... она? Она росла?
– В лесу она росла... метр восемьдесят.
– Зимой?..
– И зимой и... летом.
– И – летом... Родители – евреи? Вы их знали?
– Знал. Отец – кедр, но ливанский. Мать Пихта Исааковна... Мать – еврей. И бабка – еврей: шишка. Лежит в земле.
– Стройная?
– О! Елочка?
– Нет, бабушка... Елочка!
– И еще вопрос: зеленая была?
– Была. Но свечи зажигала по субботам! Т. е. по пятницам, прости Господи.
– Мороз... Вы его знали?.. Мороз – еврей?
– Я знал двух морозов!..
– Ну и...
– Ну и – еврей. Дед Мороз и Дов Мороз-Сатмарский.
– Короче. Мороз... ее?..
– Ну знаете, я свечки не держал!
– И все-таки?..
– Ну...
– Ну?!!
– Ну, окутывал...
– Как он ее окутывал? Эйфо окутывал? Кама паамим? И кто такой «С. Мотри Незамерзай»? Он – еврей? Мотри – подозрительное имя...
– Незамерзай – старинная, – затянул я, – еврейская фамилия. Род Незамерзаев уходит глубокими шорашим в халдейскую старину... Последний Незамерзай первым браком оскоромился, женившись на простой монгольской девушке из нееврейской семьи, но она прошла гиюр...
– Ортодоксальный?
– Господи Иисусе! О каком ортодоксальном гиюре может идти речь в Монголии? Правильный она прошла гиюр. Тропою грома прошла.
– Где теперь эта бурятка? Т. е. – гиюрка? То бишь – гийорет?
– Где теперь Рут Незамерзай-Чойбалсан?! В Бруклине.
– И?..
– Послушайте, оставьте меня, скоро Новый год. Христом-Богом прошу, работаи.
– Новый год уже – был! Заруби себе на носу! Кстати, ты – да?..
– Я таки – да!..
– Ну, проверим... Итак, распишись: «С. Мотри (Матетьягу) Незамерзай – аид». А что это за «Ме-тэль»?
– Ну, подумаешь. Она ей пела...
– Что пела?
– Хаву нагилу пела!!! А зайчик скакал! Все-таки надо меру знать!!!
– Ну-ну-ну... Ну-ну?! Без рук! Что это у тебя – на ней?.. Ой-вавой...
– Звезда. Вон отсюда! Один лучик отбился.
– А – здесь?!
– А здесь... крестовина. Но прошу обратить внимание: она в него воткнута! И – леитраот, адоны хорошие, зайт гезунд.
– Извините, Генделев, а тут у нас записано... «Под елочкой... с... простите, здесь неразборчиво – с... с... с...»
– «какал»? Какал!!! Какалов не знаете?! Вон из моего дома! Ад Меа Шеарим!
Этаж у меня высокий. Где-то в пролете, на уровне этажа 7-6-го, затухало эхо:
– Простите, а адон Зайчик – он еврей?..
Звонили из редакции, просили с хорошим концом. Но: елочка от меня ушла, уходящий олень...
С наступающим на меня со всех сторон Новым годом! Ад меа ве-эсрим в Новом году! Жду с игуаной!.. Дожить бы...
