Михаил Генделев

ХОД

Письма нерусского путешественника

Вот от чего мы напрочь отвыкли, сударыни, так это от ощущения себя нацменьшинством.

Некоторую мазохистскую ностальгийку можно, конечно, утешить, расчесывая самоосязание «оле ми руссия» в мире, которому он чужой! и чуждый! – но – «не верю!», как говорил К. С. С. Немировичу-Д.

Потому что есть это особое, непередаваемое такое пасхальное настроение на Руси. Куличи, яйца. Вялая первомайская угроза антиправительственной манифестации. Поздравления с жизнью и смертью одного провинциального рабби следуют одно за другим: Ельцин поздравляет народ с главным праздником Руси, того же мнения придерживается митрополит Ленинградский и Ладожский о. Иоанн.

Вообще о. Иоанн, как разъяснил в газете «Советская Россия» его пресс-секретарь, – никакой не антисемит, просто он любит читать наизусть «Протоколы Сионских мудрецов» и растолковывать недостаточно проникшимся темные места светлого сочинения. Особенно в связи с известным эпизодом умученья от жидов главного Бога России.

Но с приятностью следует отметить, что никакого такого особого взметнувшегося вала антисемитизма, несмотря на абсолютно легальную отчетливо погромную пропаганду, в России не наблюдается. Россия на поверку оказалась вполне не юдофобской страной. Не хочет народ громить евреев, невзирая на уговоры. Лиц кавказской национальности – хочет, а известной –нет. Ну что тут поделаешь?.. «Майн кампф» – на каждом углу, «сионисты» – по мнению господина Ж. – у власти, полужиды (имеется в виду именно господин Ж.), по мнению господина Горячева и вообще РОДа, – нарушают расовую чистоту парламента, некий банк в объявлении просит «лиц еврейской национальности не беспокоиться» на предмет вкладов, города разрисованы свастиками, а... погромов нет. И кажется – не будет. Не хочет народ громить. Пить хочет, есть хочет даже больше, чем пить, а громить не хочет. Удивительно, не правда ль?

Мне очень понравился крестный ход. Очень торжественно. Мало пьяных. Духовенство, казачество, офицерство. Отдельно шествовали банкиры и финансисты. Молодые люди пели духовное. Пропускали старушек, почти уступая им место. Казанский собор Санкт-Петербурга украсили своим присутствием отцы города. И подумал я вот что: вот прожили на Руси мои предки, по-видимому, лет как минимум триста. Обособленно. Исповедуя свое. Вот прожил я здесь 27 лет, прежде чем покинуть СССР, ничего особенно не исповедуя. Вот навернулся режим, вот более половины своей сознательной жизни я отжил в своей обетованной. Русскоязычный – или, в чем меня пытаются убедить по обе стороны российско–израильской границы, – русский литератор. Т. е. персона, находящаяся во взаимодействии с современной русской культурой и зависимая от русской культурной традиции.

И смотрю я – персона, находящаяся во взаимодействии и зависимая, – на сакральное действо, на религиозную мистерию не моей веры и не моей страны.

Абсолютно не желая обсуждать здесь конфессиональные аспекты собственного бытия, я хотел бы отметить все же не странность присутствия моего при крестном ходе, но странность присутствия своего в русской культуре. Психологический дискомфорт, некое ощущение незаконности, подглядывания, переживаемое мной при вокале «Смертью смерть поправ», отнюдь не отменялся антропологической установкой зеваки праздного.

Безусловным представилось мне: я присутствую при чуждом и инокультурном действии. Аксиомой представилось мне: религия и религиозное сознание не условная и необязательная часть культуры и, соответственно, – менталитета, но базисная, фундаментальная, невычленяемая.

Быть человеком русской культуры – быть православным. Иного не дано, иное – быть зевакой при русской культуре. Ну что ж – русский еврей, остающийся в состоянии русского еврея, – зевака при русской культуре.

В свое время меня терзали обвинениями чуть ли не в антисемитизме за невинный пассаж в радиоинтервью: о ком-то я сказал, что он чувствует себя уютно, как еврей в пушкиноведении.

Я знаком с достаточным числом евреев – православных. В свое время для еврея принять христианство – выкреститься – было способом одновременно и побега от еврейства и присоединения к культурной доминанте. Т. е. это действие, помимо религиозного, носило для большинства (в первую голову – для членов культурно-художественной и научной элиты России) характер убедительной культурной идентификации.

Если взглянуть на проблему в ином аспекте: возникает вопрос о полноценности и достоверности культурной идентификации неправославного участника русской культуры, «еврея-невыкреста»... И, прежде чем поблагодарить за внимание, я позволю себе цитату – из надписи на рекламном плакате, цитату, которую выхватил мой иноверческий рассеянный взгляд по пути с крестного хода: