Михаил Генделев

НАШИ

Кончились и – где они? – прошли времена роскошных спекуляций на теме: «Путешествие израильтянина в Дикую, За­вьюженную Страну Московию». Кому – некому – продать эти ле­денящие кровь сюжеты: «Охота на саблезубого в болотах Парголова»; «Летучий эскадрон диссидентов в решительной схватке с Чека»; «Контрабанда маргарина в Краснопресненском райо­не»; «Чубайс уличает, Бурбулис отвечает». Все. Пора закрывать лавочку. Уже не собрать у мошавного костерка на Лаг ба-омер доверчивых невесть когда урожденцев русских и – повество­вать, повествовать. И видеть вскипание слез на их глазах при медленном и разборчивом произнесении забытых слов и поня­тий: «городская»; «чекушка», «ул. Димитрова», «райсовет», «гебуха», «интурист». «Городская» – «хлеб белый 650 руп». «Чекуш­ка» – отсутствует как данность в природе. Ул. Димитрова – опять Якиманка (чего я лично за «опять» принять не могу), «райсовет» – теперь «префектура», «гебуха» – теперь структуры безопасности, «интурист» – последний человек на Москве. А Москва, как известно, – это 3 с половиной часа полета, и ты – дома.

Представьте себе нью-йоркского еврея, лет 20 как репатриировавшегося в г. Рамат-Ган. И вот он, преодолевая пре­пятствия выезда в страну иной политической системы, таможенные барьеры, освежая подзабытый грин-вилиджский жаргончик, пакуя тюки богатых даров друзьям и родственникам, которые еще живы, – он едет на родину и живо и образно де­лится впечатлениями от увиденного с англоязычными рамат-ганцами. Представили?.. Вот именно.

Не съездил в Москву только гордый и ленивый (из алии 70-х) и находящийся во всероссийском розыске (из алии 90-х). И то он уже съездил, но под девичьей фамилией, так сказать – инкогнито.

Я довольно часто встречаю многих инкогнито, а по поводу одного из них даже тут допрашивали: не знает ли господин Генделев, кто пристрелил этого Х-ча в баньке? Я, конечное дело, ушел в глубокую несознанку, подумывая, впрочем, что шлепнули инкогнито Х-ча явно местные некомильфо, потому что, сработай это наши инкогниты, они б его еще и расчленили – по его-то грехам. В Москву, короче говоря, как к себе домой. И ведут себя соответствующе, и даже лучше: дома все позво­лено. Несколько поднадоевшее развлечение – выщелучивать из толпы на Бен-Йегуда «своего родимого», по осанке, повад­кам, статям – обрело новую прелесть: своего родимого узнать средь 2 миллионов ежедневных гостей нашей столицы. Про­стите, их столицы.

Наши – видны. Они, как говорят в театре, – «торчат». Заме­тим: как они торчат. Итак, наши. По степени одомашненности их различают на однокоренных, сложноподчиненных и челно­ков. Встречаются также американский подвид «Брайтон», при смешении – верней, скрещиваньи с местной породой «наших», – дающий довольно пестрый ряд N. R. («новые русские»), и местная дикая порода, проявляющая тенденции к мимикрии.

Однокоренные – легко узнаваемы по реву «Дуду, ма ин'яним?!» с колокольни Ивана Великого («Йоханаан ха-Гадоль», если кто еще не освоился). Как-то, постоявши под коло­кольней, я вел подсчет голосов: «дудумаиньяним» раздавалось направо и налево с регулярностью хорошего муэдзина. При встречах однокоренные повышенно оживлены и любят друг друга, даже если терпеть не могут. Из всех достопримечательностей Москвы их потрясают две: метро в целом и баснослов­ные цены на «Мальборо», изготовленное тут же в парадняке холодным способом. Многие принимаются курить. Местное насе­ление принимает их за невредную разновидность кавказской национальности. Кстати, сами кавказской национальности ли­ца их не особенно жалуют за бесстрашие и пререкание в строю. Интерес к фольклорным сувенирам у коренных изра­ильтян снизился примерно в миллион раз по сравнению с одна тысяча девятьсот восемьдесят девятым: «“Бабушку” (матрешку) купим дома». И то верно.

Сложноподчиненные. Выглядят скверно. Заторможен­ность, дезориентированность. Не узнают простых вещей: ларь­ка, рекламного парада «Пентхауза», России, меня – Генделева. Подходят, мнутся, долго ощупывают руками, не веря своим глазам. Предполагают подвох, нередко не без оснований. Жа­луются на дороговизну (эка невидаль – Москва дороже Нью-Йорка? Ну и что – Токио дороже!). Все время утверждают, что кто бы мог подумать, и в их времена все было не так (да кто ж это помнит, б'эмет?!) Ведут себя как дети: всего боятся, даже памятников, торгующих сувенирами и самым необходимым: свастиками, мылом, стрелковым оружием. Интересуются Жи­риновским, которым уже не интересуется никто. Самые что ни на есть жалкие люди на Москве. На вид: типичные евреи 60-х... Ни купить (московскую недвижимость), ни продать (наркотики, брюлики, красную ртуть польского производства в розлив) ни фига не способны – идеалисты. Не понимают простых русских слов: холдинг, мониторинг, фронтировать. Не ходят на брифинги, их туда не зовут за скованность манер. В ресторане уклоняются от перестрелки с Чечней. Потерянное поколение.

Следующая категория наших, буквально наводнившая Москву, – челноки. Я и ни сном, и ни духом, что средь примелькавшихся за 3-4 последних года русскоговорящих такой высокий процент президентов, вице-президентов, ген. директоров, адм. директоров и прочих экселенцев международных компаний, концернов и других гигантов большого шопинга идиотингов. Я не помышлял, что Рува, который не может устроиться по специальности (два года в стране), по своей специальности – т. е. ген. директором «Рува-магнат-компани» и вынужден бедствовать на полставки магнатом, основное время проводит в Москве, разрываясь там между суаре у Шумейки, тейкесом в «Сиабеко» и лизингом у кого ни попадя и будучи разрываем на части то дежурной пластиковой миной под кильватером персикового «мерседеса», то наездом солнцевской группировки, то разборкой с госдепом США. А надо успеть на презентацию «мисс Бюст», «Московского комсомольца», оргию в баньке Совмина и литургию в Ленкоме – будет вся Москва. Об Израиле Рува, конечно, помнит, что это земля где-то между Мальтой, где он отдыхал с Карауловым, и Дели, куда он вылетает за трубами каждый йом хамиши на предмет маркетинга и трейдинга. Такого количества знакомой знати у меня в России не было, даже включая СССР! Сижу в литературном клубе, закусываю: справа совладелец из Бейт-Канада, слева член президентского совета из Русского центра, что на Штраус, сверху с балкона свешивается лесной король из Армон ха-Нацива, в ногах Дов из Нахлаота с охраной, чин-чинарем. Аколь бесэдэр. Бе-шана абаа б'Йерушалайим.

Ну и, наконец, – условно «наши». Брайтонский подвид утерял чистоту: зубр из Малаховки легко спаривается с бизонихой – не отличить телят в бронежилетках. «Новые русские», как они себя называют и их называют враги и завистники с отчетливо антисемитской интонацией, – ребята занятные, требуют спецописания. Но вся эта групповуха, все эти скрещенья рук, скрещенья ног создали вообще особый, новый стиль московской жизни во всех слоях и сферах. От покраже-деловой до гуманитарно-академической. Чего там далеко ходить – сидел я намедни на одной интеллектуальной конференции, духовной такой «тусовке», представительной конференции «Культура и античность» – «...энд Антишность!» – провозгласил на открытии румяный московский юноша с непередаваемым, кроме как в такой транскрипции, московским выговором 1994 года. «А ведь круто, б'хайяй!» – подумал я. Круто: «Калчер и антишность!» Москоу златоглавая.