(Конспективная запись лекции, прочитанной 12 апреля 1991 г.
на заседании Иерусалимского литературного клуба)
Дамы и господа! Моя лекция посвящена культурному феномену – русскоязычной литературе Израиля.
Любое мало-мальски серьезное пособие по изучению литературы Израиля сообщает нам о громадном, может быть, даже решающем влиянии, оказанном на литературу нашего государства Великой Русской Литературой. Имена таких израильских классиков, как Хаим-Нахман Бялик, Шауль Черниховский, Леа Гольдберг, Авраам Шлёнский и десятков других писателей – связаны с Россией. «...Факт, что важнейшие этапы моей личной жизни совпали с важнейшими этапами в развитии всего человечества, истории России и мира, которые определили нашу судьбу, наши мысли и нашу поэзию» – эти строки Шлёнского можно назвать сводной биографией целого поколения литераторов молодого государства. Достаточно вспомнить, что антология русской поэзии от Пушкина до Ходасевича (в переводах Шлёнского и Гольдберг) входила в «Библиотечку бойца» Хаганы. Это было обязательное чтение для нескольких поколений израильтян, строивших новую страну.
Первая волна еврейских поселенцев в Палестине почти вся говорила по-русски. Таким образом, ценности русской культуры легли в основание достаточно юной традиции израильской литературы и культуры. Установка на примат языка иврит в жизни государства и общества повлекла за собой создание собственных, свободных от русской традиции, стилистических направлений, литературных школ и т.д. Но по-русски писали, читали и говорили в Израиле. Здесь провел последние годы жизни поэт Довид Кнут, работал литератор и публицист Ю. Марголин. И все же русская литература, написанная собственно в Израиле, не внесла заметного вклада (сравнимого со вкладом классического русского наследия) в культуру страны.
Далее докладчик отметил, что формообразующее влияние русской литературы сошло на нет к началу 60 х годов. Он упомянул о появлении течения «кнааним», о школах, подверженных влиянию англо-американских традиций, об особенностях сегодняшней израильской поэзии и прозы.
Конечно, Израиль продолжал следить за новинками официальной советской литературы, причем несколько завышенная репутация выездных Евтушенко или Окуджавы принималась на веру. Такова была ситуация на тот момент, когда на берег Земли Обетованной выкатилась третья волна репатриантов из Советского Союза. Однако большинство литераторов, оставивших СССР в 70-х годах, предпочли не репатриацию, а эмиграцию. По многим причинам, но, как мне кажется, в основном но причине самоидентификации в качестве писателей русских или «российских». Большинство из них осело в Европе и США, продолжая работать в русской литературе, продолжая писать о России, для России и по-русски. Они смотрелись в Россию, как в зеркало, и видели там свое, только подцензурное, отражение. Недаром многие из них в период перестройки вернулись к советскому читателю.
Но как бы то ни было, значительное число литераторов выбрало Израиль местом своей жизни и творчества, и вскоре они образовали тот небывалый в истории феномен, который называется русскоязычной литературой Израиля.
Данная постановка вопроса, при недостаточно внимательном подходе, может служить поводом для разных спекуляций. Раз написано по-русски, значит – русская литература и никаких словесных игр. Но приведем несколько примеров. Нигерийская литература. Пишется по-английски, но ни один человек не назовет ее английской, ибо она необычайно «нигерийна» по содержанию, по видению мира, и развивается по другим законам. Подобная ситуация, в обратном варианте, знакома и еврейской культуре. Великий поэт и философ Иегуда Галеви написал часть своих работ на арабском, живя в мусульманской Испании. Это – общепризнанный еврейский поэт. Или Шолом-Алейхем, живший в России, писавший на идиш – никогда и никем не причисляемый к российской литературе...
Итак, каковы же особенности русскоязычной литературы Израиля сегодня и чем она отличается от литературы русского рассеяния? В отличие от русской эмиграции, находящейся в изгнании, или, как того хотела Гиппиус, – в послании, мы – на родине, и это наше главное отличие. Наша литература создается, не ориентируясь на русские реалии, на русского читателя, а, наоборот, на русскоязычного израильтянина, живущего в реалиях другой культуры. Мы описываем израильскую действительность, исходя из нашего уже израильского или еврейского опыта, пользуясь языком, которым лучше (в силу обстоятельств) владеем, зная, что нас читают. За время существования Израиля в стране вышло более 4 тысяч русских книг, издается 3 толстых журнала и около 15 тонких периодических изданий, издаются литературные альманахи разных направлений. За минувшие двадцать лет в страну приехало 150 литераторов, а за последний год – еще минимум столько же людей, считающих себя профессиональными литераторами. То есть литературная жизнь русского Израиля кипит и становится все интересней для изучения. Что же, на мой взгляд, происходит в этой литературе сегодня?
При столкновении с новой реальностью меняются семантика и сюжетика а произведений, и это пожалуй, общее для всех групп израильских русских писателей. Появились небывалые в русской литературе темы: еврейско-арабские отношения, конфликт с диаспорой, религиозная тематика, появляется новый герой – израильтянин, новый ландшафт, фауна, флора, описания носят не туристско-экзотическую окраску, а характер личного переживания и сопричастности происходящему. Оказывает свое влияние и современная израильская литература, лишенная столь свойственного русской литературе пафоса. Кроме таких общих черт этой литературы, есть частные особенности писательских групп, поколений и т.д. Есть в Израиле писатели, воспринимающие страну, как место эмиграции, причисляющие себя к русской литературе. К сожалению, такие писатели, зачастую очень талантливые, часто покидали и покидают Израиль. Например, уехавший из Израиля Юрий Милославский, осознав такое свое состояние, превратил его в сюжет. Но многие писатели уходят от этих представлений, соприкасаясь с реальной израильской жизнью и культурой. Повернулись лицом к Израилю Александр Верник и Михаил Федотов, большое число молодых поэтов. Вторая группа писателей остается, но существу, «советской», продолжая традиции соцреалистической литературы, или, в лучшем случае, традиции дореволюционной еврейской прозы. Слово «социалистический» они с готовностью меняют на любое другое, чаще всего декларируя этакий сион-реализм. Их стараниями создана русская секция при Союзе Израильских писателей, необычайно похожая на подобные структуры в СССР. Это популярная, но не очень привлекательная группа авторов и нам, наверно, не стоит жалеть об отъезде Эфраима Севелы или Григория Свирского, однако и среди таких писателей встречаются одаренные литераторы, как например Юлия Шмуклер, больше, к сожалению, не живущая в Израиле.
Третья, самая интересная нам, группа – писатели израильские, по крайней мере – декларативно. Позиция этой группы в общих чертах такова: израильская реальность требует новых средств выражения, эстетических моделей, не существовавших ранее в русской литературе.
Примером подобной литературы являются роман Эли Люксембурга «Десятый голод», тивериадские поэмы Анри Волохонского, новеллы Светланы Шенбрунн. Новая ориентация особенно заметна в поэзии, и в таких «странных» жанрах, как эссеистика или литературная критика, в творчестве Майи Каганской, в литературоведческих работах Михаила Вайскопфа. Таким образом, я считаю, что русскоязычная литература, осознающая себя как израильская, обладающая весомым корпусом текстов, имеющая своих исследователей, может в самом скором времени занять важное и подобающее ей место в израильское культуре, на что и должны быть направлены наши с вами усилия. Спасибо за внимание.
На сайте опубликовано мемуарное эссе В. Тарасова «Ступенчатый Свет», посвященное А. Волохонскому, М. Генделеву, альманахам «Саламандра», творчеству автора и многому другому.