Михаил Генделев

Проза и статьи Генделев & Генделев Цитаты Цитаты для прозы

Цитаты для прозы

Конечно, умение одеваться более важно, чем умение входить в комнату или умение кланяться, я проверял. Я могу так одеться, что люди настолько балдеют, что их умение кланяться, когда я вхожу в комнату, – как языком слизнуло!

А при свете дня писать решительно не могу. Все катается на мотив «Синий платочек». И филиппики, за кои заслуженно несу титул года «Враг алии номер один. И абсорбции». И переводы стихов Борхеса и Шломо Ибн-Габироля. Что б ни писал, от некролога до одической поэмы, – он же.

Живу я на мидрехов в самом центре Иерусалима. Уже десять лет как квартирую, и уже три года как – утром в мансарде моей – утро начинается с рассвета. Просыпаюсь я под могучие всхлипы духовых. Это по всей улице Бен-Иегуда сводные оркестры алии дают ностальгию.

На Ближнем Востоке у нас так принято: по специальности работают только дилетанты. Боевик – главой правительства, дантист возглавляет делегацию палестинцев, зэк – главным редактором, репатриант молочно-восковой спелости – лидером политического движения.

Я вон по специальности врач, меня этому семь лет учили, а тружусь я, лет двадцать как, – по Департаменту Изящной Словесности, чему меня уж точно никто не учил, а наоборот, даже отговаривали.

… В темноте мне придется архаично щипать лучину и отдавать креационному акту при отсветах пламени собственных рукописей, а они не горят, потому что отсырели…

Долго так ною, на местном диалекте древнееврейского, на одной интонации: что никак нельзя без Света, пусть даже искусственного, писателю, что я без этого Направленного Пучка Фотонов в упор не вижу реалий мира, что если ему так уж не терпится отключить за неуплату, пусть отключит газ, все равно готовить пищу телесную не из чего...

В принципе я шекели видел. Очень красивая печать, такие они – разноцветные. Крайне редки. Наверное, раритеты они потому, что их печатают за границей, кажется, в Голландии…. Сюда, по крайней мере – ко мне, они за отдаленностью не поступают. Достать у моих знакомых подлинник практически невозможно.

Сначала слова, шекели – потом. Сначала золотые слова, сикли серебра – потом. Утром слова, вечером – сикли. А скорее всего, утром и вечером слова, а когда-нибудь – не близким майским вечером – сикли.

а) Признаю факт своего развода с Л.;
б) Признаю факт своего отказа от благородной профессии добрые руки врача;
в) Признаю, и это маму покачнет, – факт своей женитьбы на Т. (я не знал, что это ненадолго...)

Женился дядя обильно и с удовольствием на крупных славянских дамах, обязательно членах партии и с положением в АХЧ. Разводился он широко, отсиживаясь в сторожке многих садоводств, которые доставались в приданое следующим дамам. Уже одного этого шика было достаточно, чтобы я дядю обожал.

У литперсонажа «Михаил Самюэлевич Г.» – родственников живых не бывает. У него бывает историко-литературный генезис, и папа в физическом смысле это отнюдь не автор, а скорее местный бог.

Мне дарили ценные предметы, пытались всучить домашних животных, птиц и ящерицу («совсем ручная, с губ ест»), дарили велосипед, один раз – ишака, верней ишачку; один жену подарил.

А еще у меня полный дом подношений. Полная чаша. Есть два типа подношений. От страха и от чувства глубокой благодарности, что не прогневался.

За 17 лет жизни в этой стране я уже скопил на творческий отпуск, т. е. на возможность сесть и, не думая о том, где позавтракать в начале отпуска до ужина водицей и чернухой насущной днесь, подумать о вечном и подготовить к печати 6 неизданных книг стихотворений, книгу сатир, эпитафий и эпиграмм «Обстановка в пустыне», книгу «Статьи и памфлеты», книгу «Генделев и Генделев»…

Очень многие мне подарили минут и мигов: близости, экстаза, прозренья, озаренья, ясности, неземного блаженства, земной незатейливой радости бытия, горечи, пакостного самочувствия. И годин невзгод. Многие положили на меня жизнь. Отличный подарочек.

Сколько долгов я не отдал, не возвратил, зажилил! Сколько долгов с меня не востребовали Судьба, Обе матери-Родины. Цивилизация, Литература, Сестры Тяжесть-и-Нежность, Сестра моя жизнь и Враг мой брат мой!

…Если вам дали в долг миллион, не горюйте ни в коем случае: все уже хорошо. Значительно хуже обстоит дело, если вам еще не дали миллион в долг. Тогда вы – прямо как я, – тогда дело швах.

Как отдавать долги? Прежде всего - усвоить, что отдавать долги следует однокоренно – т.е. по возможности долго. По возможности очень. Вечно. По возможности.
«Многоуважаемый М бар-М.!!! Прошло полвека с того дня, в который Вы, открыв мне кредит, посвятили усовершенствованию моего финансового состояния все силы Ваши, энергию и средства. Начиная дело, Вы не убоялись тех крупных материальных затрат и, наконец, тех многочисленных, часто почти непреодолимых преград, которые обыкновенно сопровождают каждое крупное мое начинание. Вы смело шли навстречу невзгодам...»

Февральская революция – да будет благословенно одно название ее! – уже в марте 1917 года освободила народы (и в том числе моего дедушку) из тюрьмы (в частном случае деда – за выдачу векселей уже «без покрытия»).

Мой дедушка в одна тысяча девятьсот шестнадцатом получил изрядное наследство, включающее пару доходных домов на Невском проспекте. И быстренько, оставив бабушку дома, отбыл в Финляндскую губернию, в город Гельсингфорс, где предался этой «роковой страсти», называемой «польский банчок».

А то распустились здесь, ходят, не застегнув белых воротничков неопределенного цвета, не следят, чтоб галстук гармонировал с цветом сандалий, не являются к обедне, вздорно мотивируя нерегулярностью «Общества чистых тарелок»...

13-е главное правило благопристойности: «Когда кто-нибудь говорит, не вынимать из кармана письма, не смотреть на часы, не барабанить пальцами, не напевать про себя». Все остальное делать не возбраняется, и время пролетит незаметно, я вам обещаю.

«Никому не говорите таких вещей и таким тоном, за которые потом придется извиняться». (Поскольку это невозможно – берите пример с меня, я сначала извиняюсь, а потом говорю тоном. И делаю «такие вещи»!)

…Я ничего в жизни трогательнее не знаю реплики «нечего надеть!». Я слышу эту реплику всю свою иногда счастливую жизнь, восхищаюсь ею – в ней слышна некая невыразимая, кроме как в интонации, оптимистическая надежда на вечность человечества. Или – хоть его, человечества, половины.

С чем же я решительно не могу согласиться, так это с тем, что роскошь моих одежд «всегда надменна и обусловливается оскорбительным отношением к ближним».

Всему хорошему в умении одеваться я обязан книге. Хорошо, с изяществом одевались мои любимые герои – мужчины многих любимых моих художественных произведений: полководец Сисра – «золотые шнуровки и роскошь трофейных одежд» (X. Гури, «Мать», пер. М. Генделева), Буратино, Портос, Биби Нетаниягу.

Пусть, как по кончине Клавдия Тиберия Нерона Германика, смерть мою скрывают, «пока не обеспечили все для преемника. Приносили обеты о его здоровье, словно он был болен, приводили (...) комедиантов, словно он желал развлечься». У меня складывается впечатление, словно это уже началось. Комедианты, урежьте марш!

А моя вдова, ты слышь, Аглая, оказывается, «не должна показываться в обществе» в первое время своего, т.е. твоего траура! Затем она (да не реви) «может выезжать только с простыми визитами (я тебе повыезжаю – с «непростыми»!), в виде благодарности к тем лицам, которые оказали ей свое внимание и сочувствие». Ты куда заторопилась?

… Ничто не приносит обычно столько горя, как потеря меня, дорогого, близкого вам всем, дорогие читатели, существа. Ведите себя достойно. Что значит потеря вами состояния? Что значат величайшие ваши лишения, самые роковые ваши заблуждения? Что значат все эти испытания в сравнении с потерей меня? А?

Следует запомнить старую истину: «о покойных говорят или хорошо, или плохо»... Ничего не сказать о покойном – неучтивость.

Как правило, на похоронах я молча раскланиваюсь с поэтом Демой, с поэтом Тарасовым я даже не разговариваю. Похохотать вволю можно выйдя в курилку. Там же освежить себя «шипром».

Проза и статьи Генделев & Генделев Цитаты Цитаты для прозы
Система Orphus