Михаил Генделев

Давид Гарт

ПОВЕРХ ЯВНОЙ И СПЛОШНОЙ РАЗЛУКИ

Михаил Генделев. Из русской поэзии. «Время», 2006

Генделев Михаил Самуэльевич (он же, сразу предупреждаю, в собственных текстах – Михаэль бен Шмуэль), представитель – вместе с Кривулиным, Шварц и др. – «ленинградской школы третьего поколения», а затем – по принципиальному самоопределению – «израильский поэт, пишущий на русском языке», выпустил очередную книгу стихов. Очередную – потому что в последнее время у Генделева в России что ни год почти, то сборник. «Неполное собрание сочинений», «Легкая музыка» и вот новый – со скромным названием «Из русской поэзии», на форзаце – мефистофельский портрет автора: в пенсне и с <черным пуделем> белым котом.

С брэндом-трэндом все в порядке – основные составляющие присутствуют. Есть фирменная генделевская «бабочка» (графический результат центровки строк совсем разной длины; про enjambement’ы здесь – за отсутствием официального синтаксиса – говорить не приходится). Есть фирменный же богатый жанровый ассортимент: и оды вам, и песни, и куплеты и баллады, и романсы, и элегии. Есть характерная интимная близость-грубость со Всевышним, есть и политический эпатаж («Памяти Гитлера»).

Далее буду краток. Рецензировать стихи – вообще занятие дурацкое. Плоды этого занятия должны раздражать и нормального поэта, – конечно, он вкладывал в свои тексты совсем не то, что увидел наш проницательный и перегруженный эрудицией рецензент, – и нормального читателя, чьи отношения со стихами – глубоко личные и не терпят посредничества критиков. Короче говоря, главный потребитель поэтических рецензий – ленивый читатель: продираться сквозь стихи – особливо такие нечитабельные, как у Генделева, – не надо, силы-время сэкономил, а результат вроде как тот же: в чем тут фишка – знаю.

Таких читателей я с удовольствием отошлю к аналитическому послесловию Михаила Эдельштейна. Он вам расскажет про тезис, антитезис и синтез, изменения в просодии и элиминацию одического начала, «канонизацию младшей линии» и трагическую иронию и даже галантно извинится за катахрезу. После этого послесловия книжку точно можно считать усвоенной.

Я же, если позволите, скажу еще пару слов в простоте и эмоции.

Эдельштейн, считающий себя обязанным объяснить, чем именно новая книга отличается от предыдущих, видит ее фокус в сложных отношениях поэта с русским языком, в котором что любовь, что война как акт лишены подходящего глагола. В предыдущей своей книге Генделев от русской речи демонстративно отказался, а тут вот приходится якобы выстраивать с ней новые отношения. По мне так это типичное творчество умного филолога, искусственная сюжетизация. Впрочем, даже если оно и так, есть у книги еще одна главная, пронизывающая и пронзительная, тема. Это тема некрологов и разговоров с мертвыми. Поэтично-лирических, бесстыдно-интимных, безумно нежных.

«Полная всеобщая элегия памяти Ленинграда», а заодно и памяти любовных отношений:

Ура
мы едем в Ленинград
о как мы рады как мы рады
чему ж ты рад дегенерат
да на оно тебе не надо

«На смерть поэта» – памяти «Хвоста»:

…

а
чтоб
пожелать тебе
сам на ночь глядя
Алеша

быков Алеша Хвостенко тучных тебе и орлов летучих
ласковых львов
тебе незабвенный
и
стеклянных игрушек кучу

«Куплеты» памяти Виктора Кривулина:

…нам один в детсадике в Петрове
жир давали пить и рыбьей крови
дабы на продленном дне
одне
наши души нежно плавали в говне

…

извините больше нету дома Вити
не звоните вы уж извините

«А был еще поэт Бокштейн», и была еще та, что

одна и спозаранку
как обещанье отдала
лбом у ограды умерла
как старая армянка

И, наконец, с удивительно четким эмоциональным рисунком «Топинамбур, груша земляная» памяти Анны Горенко/Карпа:

Эко деточка Анечка как тебе
там
эк поэточка гневная эк
тебя так

Эти тексты – местами травестийно, местами отнюдь нет – вторят разным шедеврам мемориальной, в том числе поколенческой мемориальной лирики. Вспомним – для контексту – ахматовский «Поздний ответ» из «Венка мертвым» и, особенно, – цветаевское «Новогоднее» – и пойдем по домам.

………………………………

…