Михаил Генделев

Аркан Карив

ЛЕНИНГРАДСКОЕ, ПИЖОНСКОЕ, ЕВРЕЙСКОЕ

Привокзальные стансы

לבי במזרח ואני בסוף מערב

יהודה הלוי

I

Не то чтоб брезговал страны
где всю продленку моросило
сморода мама молода
резинку кружево Россия
где я пошел по этажу
в дому у русского вокзала
(«Я, милый, замуж выхожу», –
она мне кажется сказала
и встали словно два огня
в себе сгорели и просели
по обе стороны меня
жизнь (коридор) и воскресенье
а в коридоре по мосткам
без никаких зеркал с ухмылкой
я на закорках смерть таскал
вскарабкавшуюся к затылку)
смотрел из съемных окон вниз
прикидываясь: или – или
и интересовался: из
ада больше не звонили?

II

Я зазывал к себе ее
и вежливо она хвалила
как ливень серебра лиет
из неба в лоб Иерусалима
и как молчат стада камней
слепыми ониксами оземь
и потрепала арапчат
она на виа Долороса.

III

Но пах наш пах любовный пот
иерусалимской высокой
тьмой и заминкой легких вод
в ознобе перед в кровь осокой
я отводил ей ног струи
в мерцанье как перед стихами
все русские слова любви
какие мог в нее вдыхая
аль не догадывался я
с плеча кренясь в сердцекруженье
что это милая моя
мое бессмертье неужели.

IV

Арендовал я площадь близ
как я уже сказал вокзала
а транспорт тела грохнул вниз
в цитате старого металла
«либи (чуть громче!) ...бэмизрах
вэанохи...» от лифта дверца
«бэсоф...» пробормо- «...маарав»
-тав! лязгнула на иноверца

V

который был поддатый мент
который «вашидокументы»
которых оказалось нет
и мелкой отступной монеты
за исключеньем наших душ
в грамматике страны дебилов
где исключения на «муж»
уж-замуж-невтерпеж-мой милый!
еще успел я углядеть
по краю коврика постылой
руси косяк из лебедей:
уж-замуж-невтерпеж-мой милый.

VI

И мент увел меня в вокзал
в кишечнике которых недр
мне вход подземный показал
нагнув в железный тетраэдр
«Возьмемся за руки, друзья!»
тот кто несчастен тот беспечен
менты и взяли третий взял
и без разбору ляпнул в печень
потом рвало меня шла желчь
потом был выбит из кутузки
потом я думал: надо же
как удивительно по-русски

VII

и местный боженька езды
от силы час от корней тела
так рассудил что мне пизды
отпущено вполне по делу.

VIII

Сошла лизать ее душа
и к подреберию припала
но черный шепот мятежа
открыла глаз на дне вокзала
с карачек вывалиться в шаг
лечь и перекатиться на бок
в рост во вокзале как во вшах
чешась аккордеонов бабок
глухонемых умытых в кровь
ведомых под уздечки речи
бомжонков беженцев воров
нечеловечьих лярв узбечьих
дрезин сверкающей мочи
под корточками пуз моторных
поймать прожектор за лучи
и намотать его и сдернуть
и подползавший как живой
стрелой членистоногой резко
взять за сустав над головой
и выдернуть с путей курьерский
в горсть железнодорожный мост
сгрести и стать с букетом моста
залопотать отплюнув мозг
о том что боже мой что просто

IX

что даже если я погиб
от всей любви невыносимой
из пасти бьет еще язык
сухой как спирта пламень синий
что если я погиб погиб
погиб еще достанет силы
привстать на голос над Россией
на мостик вороной дуги
что я еще смогу посметь
еще закинуться из крыльев
чтобы бессмертие и смерть
по обе стороны раскрылись.

X

И белый ум судьбы моей
из кожи ороговевая
сел в центре площади как змей
раскачиваясь и зевая
сел в центре площади земной
и не по слову Иоанна
а чтоб любовь моя со мной
смотрела как судить я стану
как я еще судить могу
по пояс вплавь когда монголы
пройдут Аравом и Оголой
к Мегиддо в пепельном снегу
когда как лава пузырясь
из трещин выползут народы
смотреть два солнца и смеясь
от юных слез голобородых
И мне подскажет мой Адам
как называется россия
и новое ей имя дам
какое бы ни попросила
вышагивающим навстречу
по цокающим мостовым
ведомым под уздечку речи
омытым розовым немым
а две последние слезы
я положу на дно вокзала
а синим пламенем язык
еще я высуну как жало.

Я хочу говорить о «Привокзальных стансах» как об одном из самых ленинградских, пижонских и еврейских стихотворений Генделева (ну и прекрасных, разумеется, а то бы и не стал). Проясним сюжет произведения для тех, кто (справедливо) увлекся музыкой и не обратил внимания на то, что собственно происходит. А происходит следующее. Широко пользуясь религиозно-мистическим обаянием Иерусалима, поэт соблазняет заезжую из России даму (знаю кого, но не скажу, потому что суть не в этом, а сплетничает пусть Асик :), и после того как она потрепала арапчат на виа Долороса, заманивает в свою знаменитую мансарду и сладко (потому что еще и под шум дождя) и до изнеможения занимается с ней любовью: «Но пах наш пах любовный пот»; «Я отводил ей ног струи».

Неожиданно мы перебрасываемся в новое сценическое пространство. Позже объяснится, что поэт отправился в Россию вслед за своей любовью, но пока нам еще совершенно непонятно, за каким хреном он оказался в недружелюбной стране ментов и дебилов, да еще в таком малоуютном месте, как вокзал. Здесь я хочу обратить внимание читателя на эпиграф. Это знаменитые строчки из средневекого философа Иегуды а-Леви, который жалуется, что сердце его на Востоке, а сам он – на краю Запада. Чтобы было все ясно, эта цитата заезжена до неприличия; ее можно сравнить с грибоедовским «и дым отечества...» Генделев, тем не менее, ею воспользовался, во-первых, расчитывая, что в русском стихе она прозвучит экзотично, а, во-вторых, она ему просто очень нужна. Дело в том, что эти высокие слова сразу ставят героя в позицию безукоризненного левантинца, для которого все здесь чужое и дикое, включая и «местного боженьку», с которым поэт и не спорит, что пизды он получил «по делу», но выводит его с маленькой буквы и признает за ним лишь поганную местную силу.

В последующих главах герой мстит, заодно красуясь перед любимой, и делает это, надо отдать ему должное, с размахом Терминатора: «взять за сустав над головой и выдернуть с путей курьерский» и т.д. Через катаклизмы, учиненные героем, нас подводят к самому главному. Обожающий показать жопу кому надо и не надо Генделев встает под защиту «своего Адама» и оборачивается для России демиургом, но не говнистым, а покладистым: он готов дать ей новое имя, «какое бы ни попросила». После этого благородного заверения, поэт напоследок припугивает русский народ уже так, для острастки – «а синим пламенем язык еще я высуну как жало» – и откланивается.

Для тех, кто любит знать, из какого сора, добавлю несколько деталей. Пизды Генделев получил не на вокзале, а на Арбате, по которому шпацировал в жилетке на голое тело. Его забрали в менты, потому что денег откупиться у него не было. Он позвонил, и кто-то из друзей (по-моему, Шаргородский, пусть меня поправят) привез деньги. Мишу отпустили. Но ведь не мог же он просто так уйти. «Ну что? Возьмемся за руки, друзья?» – предложил он на прощанье ментам. И вот тут-то и получил по печени.