Разное

ОПЫТ В ПРОВАЛЬНОМ ЖАНРЕ

 

То, что мы становимся культурной провинцией России, очевидно. Это – если присмотреться к критике. Кто-то недавно в бешенстве заметил, что какая у нас литкритика, такая у нас и литература. Сие не верно. Литература у нас еще хуже.

Критика же у нас невнимательная, как правило, холопская и обязательно – ведомственная, по месту прописки и маскорета. И чрезвычайно оптимистическая – веселый ситчик «золото в лазури». В самой критике нашей доминируют два критических жанра: «к приезду столичного гастролера» и «лирический некролог». Наиболее удачным мне представляется их сочетанья: 50 г панегирика, 20 – сырца-ностальгии, лауреатства – 2 ст. ложки, вазелина 0,5 г. Употреблять перед гастролями. Если уж к нам кто приезжает – звезда, да и только. Звезда. Искусственного Счастья.

То, что от этого конферанса ой да зазнобило Молотова с Риббентропом, а певец потерял голос, танцуя перед Кшесинской, – нам-то что? Мы провинция. К нам приезжают посмертно. Как правило. Провинция, уезд – свалка умирающих стилей. Здесь донашивают вставные протезы обломовского зубоскальства, панбархат Лебедева-Кумача можно занедорого перелицевать в Кироне, помойка-музей: бег в мешках, танец «Конькобежцы», матросский танец «Яблочко», КСП, Е. Евтушенко, А. Рыбаков, Ч. Айтматов.

OpytКСП (или самодеятельная песня) был кошмаром моей молодости. «Вбей в колено тоску, кулак!» – сплевывала подворотня начинающих инженерно-технических работников, выехавшая на натуру, на этюды, на пленэр, за город. «И пусть на стенке повисит мой запыленный друг»... Это называлось: она (он) поет на гитаре. (В принципе, это ничем качественно не отличается от «я так хочу быть с тобой!» под моими окнами на мидрехов в два часа ночи. В исполнении тусовки «Коган».) «Са- модеятельной песни, – как верно заметил Ю. Ким, – не бывает. Песня бывает – профессиональная». Даже если народная. Абсолютно профессиональные песни писали Высоцкий и Окуджава. И еще три-четыре автора-шансонье. И Вероника Аркадьевна. Остальное – полное КСП. (Я сам стачал несколько таких поделок в начале семидесятых. Чешусь, когда эти аккорды меня настигают – и в Санкт-Петербурге – по месту выработки, и здесь...) КСП и шансон. Сивуха и – ну если не Курвуазье, так хоть бренди.

То, что делает Вероника Аркадьевна Долина, – прежде всего профессионализм и огромное сценическое обаяние. Собственно, Вероника все делает неправильно и незаконно – сниженный, антипатетический имидж, бытовуха лирических изъяснении, диковатый словарь, весьма, между прочим, при том изысканный. Что она несет на сцене, заполняя паузы меж песнями, – хоть выноси. Однако – работает. Ибо песня ее равна самой себе, то есть в ней ровно то, что в ней есть. Не требуется ни костра, ни комаров, ни абажурчика. Минимализм – это очень трудно, это требует культуры отречения. Этим и объясняется, что именно лирической Долиной удалось написать едва ли не первую – после гениальной высоцкой «птица Сирин мне радостно скалится...» – песню высокого гражданского пафоса – «Чертополохом поросли». Или «Говорила мне тетя» – единственную настоящую песню о трагедии эмиграции (если, конечно, смотреть из России). Или – уже классический диалог матери и дочери: «А то, что черное ношу, – о том не спрашивай, прошу...» Или пронзительные «Годовщину», «Памяти Высоцкого».

«А вдова с лицом французским будет много лет жива...» Ах! Какое тут КСП? Какая самодеятельность? Самодеятельных трагедий не бывает...

Итак, «к приезду столичного гастролера». Привет, Вероника. Рад видеть тебя в Израиле. Некролога не будет.

Твой М.

 


Окна (Тель-Авив). 1993. 10 июня.

 

Система Orphus