Михаил Генделев

КОРМ

Полторы недели тому назад сидел я на спектакле – русском, на русском языке, в русском центре. Театр был Малый (академический), труппа гастролеров была небольшой (три актера), успех был огромен. Зал был плохо приспособлен для театрального действа, спектакль был плохо приспособлен для театра в моем понимании и представляется мне барахлом, аудитория была отлично приспособлена для спектакля.

Т.е. все было очень мило: в зале сидела российская эмиграция, на сцене играла русская интеллигенция, а я чувствовал себя как еврей на рамадане.

Я, не будучи истовым театралом, тем не менее, видел с десяток спектаклей по зоо- (вернее – антропо) морфичным пьесам: «Муха-цокотуха», «Мухи», «Холстомер», «Кэтс»... Все они построены на басенном приеме иносказания, приеме такой ветхозаветности, что его уже приемом и не назовешь (как не усмотришь троп в словах: «дождь пошел»). Дальше начинается театр, где можно сыграть даже телефонную книгу, только не надо. Три птицы – мужчина (гаер и трус, эдакий индюк летучий), дама (коммунальная курица, но добрая душа, хотя и самка) и еврей (Додик-музыкант) – заперты в «Клетке» (название спектакля – и вообще: хорошее, емкое, многозначительное слово...).

По-моему, любой мало-мальски гуманитарно настроенный человек может состряпать по этим исходным «дано и требуется доказать» – скетч, пьеску, водевильчик, трагедию. В ожиданности тоже есть своя прелесть. Но в ожиданности нету тайны, нету чуда, а значит – «простыни не смяты, никого там не ночевало». По принципу ожиданности даже история не работает.

Помните, конечно, что на театральной зорьке человечества афиняне, как на работу, отправлялись в театр, на, скажем, «Прометея прикованного», отлично зная, чем все это кончится... И миф, и законы мифа знал человек наизусть. Это был театр, а в трагедии – уж на то и трагедия – хозяин сюжета – рок. Но я – о роке культуры. Или: «И – вздохнем, как именно на этом месте, лет двадцать тому, вздохнула в кинотеатре “Баррикады” зрительница “Войны и мира”... м–м–м... Стеллка Шарафутдинова! Двадцатилетняя лимитчица, зарабатывающая лен. гор. прописку горняшкой в пригородном, тоже кинематографическом, санатории, – вздохнула сладко и восхищенно, обмирая от на госпремию тянущих интерьеров особняка Элен Курагиной: “Убирать бы здесь!”

А – рядом ниже – убивалась полковничиха: «Вадик, и эта симпампо! Эта Наташа Ростова! И выйдет замуж за этого урода Бондарчука!» – «А ты откуда знаешь?» – сокрушался и так вконец потерявший голову от приключений на экране саперный Вадик».

Это тоже трагедия – рок знания судьбы культуры. Дело не в том, что пьеса А. Костинского дурно придумана и совершенно безобразно написана. Сюжет пошл и банален, спектакль с лап до хохолка перемазан шмальцем, и не персонажи – птички, а спектакль – индюк в своей многозначительности. Оставим в покое актеров (кстати, вполне приличных, если не сказать – хороших); В. Соломину, Н. Красноярской и Д. Назарову просто нечего играть, кроме куриных ужимок и реж. находки – склевывания корма. Даже не обвиним в халтуре Екатерину Образцову, режиссера, – в эту пьесу можно только играть. Вот публика и играет в эту пьесу.

И – в эту пьесу играет интеллигентская Россия. Как в дочки-матери или казаки-разбойники: тебе водить, ты. у нас будешь теперь – Искусство. Это у нас будет горькая правда про жизнь нашу подлую (про «жисть»), про еврея (еврей как персонаж – сегодня обязателен даже в цирке), это –– про иммиграцию в эмиграцию, а это – наша недорогая такая метафизика дорогого нашего Бытия. Накрыто, сервировано. Жрите – здесь все свои. Больше ни про пьесу, ни про спектакль я не скажу ни слова. Начинаю хвалить.

Это был очень хороший спектакль для очень хорошей аудитории. Это была добрая пьеса для благородных людей и актеров. Слезы стояли в глазах, находящих ответный взгляд взаимопонимания. Как это ловко! Люди как птицы, а птицы, что особенно удачно, – как люди!.. Свои люди, с их людскими, такими понятными горестями, и заботами. И здесь – в чужом Израиле – они говорят на птичьем, простите – людском, еще раз простите – своем, т.е. нашем – общепонятном языке. Вот она – наша культура, наша пища духовная, наш корм. Культура – она объединяет. Москву с Иерусалимом. Любань – с Маале Адумим. У нас есть чем крыть: наши актеры, наши зрители, наши залы. Это – наша вселенная. А есть не наши – не наши актеры, зрители, залы. И есть их язык, в том числе и культуры.

Знаете, симпатичнейшие – я не шучу! – антрепренеры спектакля – Елена Фрумина и Сергей Лисицын! Я бы на месте тех, кто выходил из зала, со слезами на глазах вас за привезенный сюда – к ним – спектакль «Клетка» расцеловал, а меня – вполне противоположным способом, – за эту статью... м–да... Потому что вы, Елена и Сергей, вкупе с коллективом гастролирующим, принесли людям радость, в которой они так нуждаются. А я – наоборот. Мало того, что я не принес людям радость, в которой они так нуждаются, так я еще и себя обделил, сам себя наказал: не смог порадоваться вместе с людьми. Знаете что, а я ведь тоже нуждаюсь в радости. И хочу благодарных слез. И способен на слезы благодарности. Говорю без балды, совершенно всерьез. Я видел спектакль Васильева «Серсо» и отлично понимаю, что, привези вы его сюда, гореть бы вашему бизнесу голодным зеленым кошачьим огнем в пустом напросвист зале. И радости вы бы практически никому не ввезли, за почти математическим нулем адресата. Потому что «Серсо» идет с полупустыми залами в России.

И я завидую, по-человечески завидую актеро-залу, что я не «свой». Так мне и надо? Нет, так мне не надо, но лучше не будет, я в этом убедился. Потому что этого не надо – вам!

Да, общество любое, в том числе русскоговорящая община, – стратифицированно, расслоено, не гомогенно, среди прочих показателей – и по эстетическим привязанностям. И то, что зал зашелся верным смехом на реплику Альберто Горделивого (кто смотрел «Клетку», поймет меня, кто не смотрел – и не надо): «Союз... нерушимый... а что? Красиво звучит...», а меня чуть не стошнило, – ни о чем еще не говорит, или, верней, – почти ни о чем. О вкусах не спорят, правда? Так вот: я и не спорю. Я ужасаюсь – монолитности вкуса. Ведь и Россия – чьими выселками стал наш русский Израиль, не в укор вам будь сказано, дамы и господа, – ведь уже и провинциальная Россия не ржет от этого... Так чем же стала наша монолитная русскоговорящая и русскокультурная община – банкой консервов «Культура поперестроечная отборная в собственном соку»? С той лишь разницей, что идет банка не под ее, мамочку, а под «Голду», спаси-Господи?! Что здесь – даже время остановилось? Даже московское? В Москве ленинскую, простите – государственную, простите, ну, в общем, ее, государыню, Жванецкому дают, а у нас не проваливаются гастроли даже Петросяна. В Москве – столице нашей культуры в «Израиловке» – букеров раздают, а у нас еще не отгорели страсти по спору еврейской интеллигенции – если Астафьев сядет на Эйдельмана, то кто кого переборет, и идут вечера поэзии авангардистки Цветаевой с мелодекламацией и слайдами Чюрлениса. Значит, все. Абзац. Кадавр, как писали популярные некогда братья, свернул пространство и закуклился. У Набокова (лень искать точную цитату) есть где-то прелестный и злой период о законсервировавшейся в Приамурье культуре КВЖД с шлягером «На сопках Маньчжурии» и К. Р. в модных поэтах, а Чехов – декадент.

И это – канун 1-й мировой («!» – восклицательный знак стырен где-то там у Набокова В. В., значит, подлинный).

Это мы – культура КВЖД!

«Неосознанно, – пишет посол России в Израиле А. Бовин, – значительная группа израильтян русского происхождения (те, кто, по Бовину, “принадлежит и еще долго будет принадлежать к русской культуре” – М. Г.) способствует росту взаимопонимания между Россией и Израилем...» Это мы-то? Культуртрегеры культурки консерва? Да у нас с бешеным успехом пройдут гастроли Дома ветеранов сцены! (Оставим в стороне политический смысл высказывания посла – я говорю о культурных контактах.) Русская культура будет контактировать со своим, засидевшимся в девках, культурным финальчиком? У нас будут шефские концерты, да?

На Хануку приедут из города и обещали показать Юморески. Будут Шуров и Рыкунин! Это ведь дико смешно, будет как тогда – «Союз... нерушимый!» Помните?

И слезы причастности на глазах. Дамы и господа, русскоговорящие израильтяне. Не ерничаю я. Я расстраиваюсь. Я не вижу выхода из сложившегося: туда влечет нас рок событий. Рок культуры. Разгерметизировать самосвернувшееся культурное гетто искусственно, да еще и дурными и жалкими средствами государственной культурной политики – невозможно. Попытка складывания независимого от России субкультурного феномена – русскоязычной литературы и культуры Израиля, – предпринятая предыдущей волной алии, провалилась, достижения сошли на нет, разведенные гораздо более количественно полной, популярной и жизнестойкой культурой алии 90-х со столицей в Подмосковье. Результат – налицо в слезах. На самом деле – почти ничего страшного нет: люди ходят к театры и на концерты, люди читают газеты и даже книги. Что им, бегать по улицам, как эти сумасшедшие сабры на шуке, и хамски кричать «баальабайт миштагеа»? Можно ж на секундочку забыться в культуре, где сердцу уголок. На самом деле почти ничего в этом страшного нет, кроме четырех обстоятельств трудноуяснимого свойства.

Первое: культура – штука роковая. Рок русской культуры – ее универсализм, а в своем праве и моноязычии, при распоряжении душами подданных своих она претендует на монополию. И оправдывает эту претензию при невзыскательности вкусов и культурной апатии, лени и нелюбопытстве своих носителей.

Второе: русская культура в нынешнем ее состоянии непервосортна, что, кстати, отчетливо, осознается ее лидерами. Тем не менее – это тотальная и мощная массовая культура, создающая иллюзию принадлежности к подлинным ценностям.

Третье: русская культура – это комплекс представлений о цивилизационном укладе – морали, религии, эстетике, законе и т. д. Ментальным носителем этой комплексной культуры, как, впрочем, и создателем является народ русский, а не русские евреи. Тут уж ничего не поделаешь: этнос есть этнос.

Последнее: мы живем в мединат Исраэль. Печальные и страшноватые выводы, следующие из этих положений, вы можете сделать сами. После того как обвините меня в ерничестве, оплевательстве, очернительстве и клевете, снобизме, ватикизме, русофобии, антисемитизме, а самое главное – в невозможности разделить светлое чувство радости при склевывании пищи духовной, издалека привезенной, такой родной и естественной, называемой КОРМ – Культурные Отходы Российской Метрополии. Я вот не знаю: что делать? А вам советую – без паники! КОРМа на всех хватит. Чай, не в блокаде живем.