Михаил Генделев

 

---

 

ИЕРУСАЛИМСКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ КЛУБ

 

 

Иерусалимский литературный клуб (ИЛК) был создан 29 марта 1991 г. на собрании 20 иерусалимских литераторов, журналистов и филологов. Созданию клуба предшествовали бурные обсуждения планов в «мансарде» М. Генделева: казалось, массовая иммиграция вот-вот приведет к долгожданному перелому культурной ситуации, предпосылкой чего виделось объединение сил.

Учредителями клуба стали А. Бараш, А. Верник, М. Вайскопф, М. Генделев, Л. Герштейн, Д. Зингер, И. Зунделевич, Е. Игнатова, М. Каганская, Е. Капович, Д. Кудрявцев, Э. Люксембург, И. Малер, Р. Нудельман, В. Орел, В. Тарасов, Е. Толстая, Я. Цигельман, С. Шаргородский и Е. Штейнер.

В скором времени к ним присоединились З. Бар-Селла, А. Гольдштейн, П. Криксунов, Э. Кузнецов, С. Шенбрунн, а затем и другие литераторы, филологи и журналисты. Президентом клуба на учредительном собрании был избран М. Генделев.      

Клуб ставил своей целью интеграцию в израильской литературе и культуре, поддержку новоприбывших коллег, прямое сотрудничество с израильскими литераторами, издание журнала и двуязычного литературного альманаха, организацию издательской деятельности и учреждение поощрительных фондов. Были заявлены и прочие благие намерения, многие из которых, к сожалению, так и остались на бумаге.

Достаточно быстро при клубе образовались секции поэзии (руководитель Е. Игнатова, позднее А. Бараш) и научной фантастики (М. Каганская), возобновил активную работу филологический семинар во главе с М. Вайскопфом и Е. Толстой, периодически действовавший в Иерусалиме еще в 1970-х - 1980-х гг.

Собрания, литературные вечера и семинары клуба проходили обычно в одном из залов Мишкенот-Шаананим – артистического квартала против стен Старого города – или в знаменитом «Культурном центре» выходцев из СССР на углу улиц Штраус и Невиим, где часто проводились концерты и другие мероприятия. Здесь в кафе собирался весь богемный (и не только) «русский» Иерусалим, а по средам отмечали выход еженедельного «толстого» номера журналисты газеты «Вести». В центре располагалась также русская библиотека, которую преданно пополняла К. Эльберт, и книжный магазин И. Малера.

В апреле-июне 1991 г. вышли в свет три номера журнала ИЛК «Обитаемый остров» (ред. С. Шаргородский, зам. редактора Д. Кудрявцев). В журнале наряду с израильскими авторами печатались и российские: Г. Айги, В. Дурново, В. Ерофеев, И. Иртеньев. Журнал также регулярно освещал собрания клуба.

После закрытия издания эту обязанность взял на себя М. Генделев. В конце 1992-1993 гг. он опубликовал в газете «Вести» целый ряд заметок (некоторые под псевдонимом М. Бен-Шмуэль или в соавторстве с Л. Герштейн), которые могут дать читателю некоторое представление о деятельности клуба (заглавия по большей части условные и даны нами).  

К тому времени клуб окончательно обосновался в зале им. Фишера в Мишкенот-Шаананим. Возникли семинары и секции перевода, драматургии (руководитель Б. Голлер), журналистики (А. Карив и А. Носик) и даже сатиры и юмора (М. Галесник). На собраниях и вечерах ИЛК выступали известные израильские литераторы – Х. Гури, Э. Мишори, А. Шабтай и др., появлялся посол России в Израиле А. Бовин. Однако к середине 1990-х гг. некоторые участники клуба оказались за границей, приоритеты других изменились. Интерес к публичной культурной деятельности подобного рода заметно пошел на спад, в связи с чем Иерусалимский литературный клуб прекратил свое существование.

 

Русская идея

 

Последнее собрание Иерусалимского литературного клуба открыл, вероятно, самый авторитетный в современном мире специалист по русской литературе 18 века – проф. Илья Серман. Филологический семинар ИЛК. Докладывал д-р Михаил Вайскопф, руководитель семинара, этого существующего уже почти десяток лет сообщества «высоколобого» русского Иерусалима.

Д-р Вайскопф, чьи основные труды посвящены фундаментальному исследованию творчества Гоголя, – автор оригинальной концепции гоголевского «метасюжета». Тема прошедшего заседания – «Русская идея и имперский романтизм». Тема, несмотря на формальный академизм изложения, представлялась остросовременной в свете того пристального и пристрастного интереса к проблематике русского национализма, интереса, который провоцируется и современной ситуацией в погруженной в хаос России...

По Вайскопфу, корни «Русской идеи» прослеживаются в соединении социального и шовинистического руссоизма с немецкими мистическими идеями рубежа 18-19 вв. Разбирая генезис знаменитой уваровской формулы «православие, самодержавие, народность», докладчик определил, проследил и истолковал новые отношения, сложившиеся в первых десятилетиях 19 века между православием и идеологией «Священного союза», увязав с ними влияние католического провиденциализма эпохи Реставрации и католических же социальных теорий 30-х годов.

Утопия «официальной народности» трактуется им как российский государственный ответ на европейский христианский социализм 30-х годов, как некий «монархический демократизм» в пику дворянской околодекабристской фронде.

В официальной доктрине николаевского режима, по мысли Вайскопфа, трансформируются идеи позднего, в первую очередь германского, романтизма о слиянии мечты и действительности – речь идет о синтезе разнородных культурных традиций. Родиной этого грядущего синтеза (по распоряжению начальства и лично Николая Первого) должна и обязана стать Российская империя – «Будущая Россия».

Это развитие официальной доктрины того времени и дало социальные мифологемы: «Всемирность русского человека», отождествляющаяся с бесконечностью русских просторов; отсюда – «Бесконечность», которая и есть суть «Русской идеи» – означающая бесконечное движение вперед. Компоненты этого мифа: «Богатырство – олицетворение России, «Лихая тройка» – символ русской динамики, «Заунывная песня» – тяга к бесконечности...

Понятно, что подобные вкрадчивые, но вполне атакующие тезисы не могли не спровоцировать бурной, а порой и пламенной полемики. Высказывались аргументы «про» и «контра», проводились аналогии политического и исторического свойства, протягивались ниточки к современности... С критикой и комментариями выступали: И. Серман, В. Орел, М. Каганская, М. Генделев, Е. Толстая, М. Шнайдер и многие другие. Академическая тема развернулась в живую, остроумную, порой резкую дискуссию, как, впрочем, почти всегда бывает на семинарах Клуба.

Следующее открытое заседание ИЛК – поэтическая студия. 22 декабря читать сочинения будут Гали-Дана Зингер, поэтесса непростая, с прихотливой поэтикой, и Михаил Генделев, вообще читающий крайне редко. Настоятельно рекомендуем.

Светлана Шенбрунн

9 января в Мишкенот-Шаананим состоялся авторский вечер Светланы Шенбрунн.

Светлана Шенбрунн около двух десятков лет живет в Израиле, писать начала в Москве, окончила в свое время высшие сценарные курсы. Довольно широко и весьма заметно публиковалась в журналах и альманахах Израиля и русского Зарубежья, но книги – в Иерусалиме и Москве – издала лишь совсем недавно.

Вечер был несколько скомкан: погода. Ожидалась снежная, так и не грянувшая буря, публика собралась стойкая, озябшая, но зато благодарная – за горячий кофе и отнюдь не казенный уют зала «Фишер». Морозоустойчивая эта публика вознаграждена была сторицей: автор себя заявил. Замечательный, между прочим, автор.

Прочтенные два рассказа – «Снег летучий» и «Состав» – в небогатой, чего уж там, русскоязычной прозе Израиля – без оговорок назову хрестоматийными.

Писателей-сюрреалистов и в русской, и в русскоязычной беллетристике мало. Почему это гусгоразветвленное в западных литературах направление не привилось на Руси – вопрос особый. Может быть, быт россиян и российских выходцев – сам по себе столь сюрреалистичен, что на преодоление издержек стиля быта тратится знергия стиля творчества…Сюрреализм по-русски выглядит всегда калькой с западных образцов, звучит переводом.

Не то у Шенбрунн. Неяркий, матовый словарь. Сухая, безличная деталировка. Почти необязательные, по крайней мере, взаимозаменяемые реплики диалогов… («Состав»). Низкий быт, чтобы не сказать бытовуха. Ни кафкианского гротеска, ни дикого коленца эпитета. И – жутковатый сюжет, катящийся, как эмбол по вздутой вене – неумолимый сюжет. Синема-проза. Раскадровка (вот зачем прогуливались уроки ПТУ ВГИКА – сценарных курсов), проза визуальна и очень точно подчинена ритму, чуть не оговорился «метру», размеру.

Редкая проза, редкая литература.

«Снег летучий». Минимализм. Oт силы полторы страницы. Всего сюжета: юный корнет ЦАХАЛа в пушкинском пейзаже. Метель, гвиротай ве работай, «Метель»…

Светлана Шенбрунн жесткий писатель и храбрый.

Прочтены были также: отрывок из повести; прелестная стилизация «для детей» – притча о Хелмских мудрецах; перевод местного, незначительного прозаика (кажется, очень выигравшего, не по чину сделавшего карьеру от перевода на русский, такое бывает…), неожиданный в стилистике самой Шенбрунн абсурдистский (а совсем не хармсовский, не обереутский, как охарактеризовала его сама автор) текст и автобиографическая странноватая новелла о детстве.

Кто не слышал, сам виноват…

Следующее собрание ИЛК 16 февраля. Вечер журнала «22». Рафаил Нудельман в характеристиках не нуждается – одно (то есть два) слово – Главный редактор. Лучшего и единственного нашего большого журнала.

Первый день симпозиума ИЛК «Контакт или конфликт?» – симпозиума по проблемам русскоязычной литературы Израиля 23 февраля. Начало в 20 часов. Мишкенот-Шаананим.

 

Вечер журнала «22»

 

16 февраля. В Мишкенот-Шаананим – вечер журнала «22». Зал набит. Вел вечер главный редактор Рафаил Нудельман; между прочим – один из основателей Иерусалимского литературного клуба.

Нудельман говорил об исто­рии и принципах существования журнала, основанного в 1977 году группой интеллигенции алии-70, которую он назвал «алией Последних Просвещенных сионистов».

Напряженная духовная жизнь современного еврейства, отношения еврейства и остального человечества, еврейское ощущение Истории – суть, по мнению Нудельмана, – суть, основные аспекты из­дания, в коих он видит смысл и пафос своего Главного Редакторства. Что, конечно, не уничтожает «некоторой художественной литературы».

И то правда.

Но и то правда, что нет у нас в Израиле сегодня и не было никогда столь авторитетного «высоколобого», «толстого», но живого журнала. Именно этому изданию отдано бесспорное ли­дерство в культурной и литера­турной жизни русскоязычной общины Страны.

И если с точки зрения литера­турного качества материала, авангардности художественных позиций у «22» и есть или были конкуренты в Русском Зарубежье, такие, как «Синтаксис», «Эхо», «Континент»… – то, как изданию еврейской, да и не еврейской общественной мысли, журналу Последних Просвещенных сионистов – равных нет.

На вечере выступали постоянные авторы. Читал сложную, экстравагантную, сплошь метафорическую и насквозь литературно-аллюзивную прозу Яков Цигельман. Тюль прозы был столь тонок, что в нужных мес­тах просвещенная публика не ржала, как обычно, но перепихивалась локтями и ухмыля­лась в усы.

Историк Михаил Хейфец, присмотревшись к официальному антисемитизму царизма, провел среди прочих мысль не лукавую, но и непростую. И документаль­но ее подкрепил. А мысль такая: анти-антисемитские акции царского правительства (при погро­мах) были продиктованы прагматизмом и отнюдь не гуманизмом, как думали мы. И отнюдь не проявлением духовных сти­хий.

Проявлением последних были, как выяснилось, обусловлены действия прогромщиков…

А. Этерман ошеломил аудиторию сообщением, что на Умберто Эко, автора романа «Имя Розы», оказало влияние творчество Михаила Булгакова («сатанин­ская» тема, «пожарная» тема и «рукописи не горят!» – ср. пожар Библиотеки) вообще и Майи Каганской и Зеева Бар-Селлы (см. «Мастер Гамбс и Маргарита») в частности.

Главный экономический обозреватель русской алии А. Носик сообщил, что в период Великого Переселения Народов (алии-90) «нерост» тиража «22» при увели­чении массива потенциальных читателей объясняется тем, что потенциальным читателям не до «22», а «до Носика», поэтому читают его, а не журнал.

Поэт А. Верник в прозе вы­сказал благодарность журналу и лично Рафе Нудельману за то, что журнал есть и тем самым есть, где печататься, и за то, что они, то есть журнал и Рафа Нудельман, – такие. Аплодировали. Вечер кончился поздно.

А теперь – внимание: впервые в истории Израиля!

 

23 февраля в рамках Филоло­гического семинара состоится симпозиум «Контакт или конфликт?».

 

1-е слушание (ведет д-р М. Вайскопф):

 

1. Д-р Р. Нудельман. «Социо­логия литературного процесса в русскоязычном Израиле».

2. Д-р Е. Толстая. «Поэтика русскоязычной прозы».

3. Е. Игнатова. «Русскоязычная культурная ситуация».

4. Ю. Карабчиевский (Москва). «Русская и русскоязычная литературы».

5. Д-р М. Вайскопф. «Русскоязычная и русская литературы».

6. Д-р Д. Сливняк. «Ивритская и русскоязычная литературы».

 

2-е слушание (ведет д-р Р. Нудельман):

 

1.А. Этерман. «Антропология русскоязычной литературы».

2. Н. Гутина. «Русскоязычная публицистика и журналистика».

3. А. Носик. «Русскоязычная журналистика и публцистика».

4. Д-р Е. Штейнер. «Культурологический очерк русскоязычной литературы».

5.. И. Малер. «Русская книго­торговля в Израиле».

6. А. Верник. «Русскоязычная и русская поэзия».

7. А. Бараш. «Русская и русскоязычная поэзия».

 

Прения по докладам (ведет Л. Герштейн).

Внимание! Начало симпозиума в 19:00!

 

 

Контакт или конфликт
(Нечто вроде отчета)

23 февраля. Первый в истории симпозиум по проблематике русскоязычной литературы Израиля. Первый день слушанья докладов и полемики. 12 докладов по различ­ным аспектам проблемы существования литературы на русском языке в стране…

Зал «Фишер» в Мишкенот-Шаананим еще никогда не выдерживал такого наплыва публики: кресел не хватало; в плотно набитом поме­щении – стояли, сидели на подоконниках, толпились у стен. Темп, предложенный организаторами симпозиума и принятый докладчи­ками, необходимость уложить сложнейший материал в 7 минут – таков был жестко соблюдаемый регламент выступлений – потребовали черзвычайной собранности и повышенного внимания аудитории.

И то и другое наличествовало в избытке. Подобного напряжения интеллектуальных страстей, градуса накала гуманитарной мысли – при ярком разнообразии отчетли­вых позиций, при отточенности формулировок – в «русском» Израиле, пожалуй, еще не наблюдалось. Рамки газетной колонки не позво­ляют даже конспективно отобразить весь спектр предложенных мнений – разбору каждого положения и даже простому изложению тезисов выступавших следует посвятить отдельные рабо­ты (статья по результатам симпозиума будет напечатана в следующем номере газеты «Время», а избранные материалы опубликованы в журнале «22»).

Программа второго дня симпозиума «Контакт или конфликт?»:

 

1-й час (ведет М. Генделев):

1. А. Этерман. «Антропология русскоязычной литературы».

2. Д-р Е. Толстая. «Русская и русскоязычная литература в России».

3. Д-р А. Добрович. «Возможные психологические аспекты противо­стояния литераторов алии-70 и алии-90».

4. Д-р И. Розовский. «Русскоязычная литература как психологическая реабилитация».

5. 3. Бар-Селла. «От Лишнего человека до Настоящего человека».

 

2-й час (ведет д-р Е. Толстая):

 

6. Д-р М. Вайскопф. «Образ еврея в советской еврейской и русскоязычной литературе».

7. М. Генделев. «Язык и литература субкультуры».

8. М. Галесник. «Сионизм как источник трагического конфликта в драматургии».

9. И. Зунделевич. «Проблема причастности и израильская музыка».

10. Д-р В. Орел. Доклад по итогам симпозиума.

 

Круглый стол с участием до­кладчиков (по 22 докладам) и аудитории (ведут Р. Нудельман и Л. Герштейн).

 

2-й заключительный день сим­позиума – 1 марта, в воскресенье, зал «Фишер» в Мишкенот-Шаананим. Начало в 19.00.

 

 

 

 

 

23 февраля в Мишкенот-Шаананим прошел первый день двухдневного симпозиума пo проблематике литературы на русском языке, созданной в Израиле. Почему такая осторожность в формулировке? Почему бы не написать прямо: «русская литература Израиля» или «русскоязычная литера­тура Израиля» или просто – «русская литература»?.. А собственно, именно этой проблеме – проблеме самоидентификации литераторов и выявлению дефиниций самоопре­деления и определения «извне» – посвящена была львиная доля прочитанных докладов, и именно эта проблематика – насущная, назревшая необходимость разобраться в том, что составляет и из чего состоит эта самая пресловутая литера­тура израильской русскоговорящей общины, привела в Мишкенот столько интеллектуалов, профессионалов и просто публики. Значит – проблема стоит остро, и дебаты – отнюдь не пусты.

Никакие статьи газетного объема даже тезисно не могут воспроизвести весь спектр мнений, изложенных и докладчи­ками, и участниками живой полемики на симпозиуме в Иерусалимском литературном клубе (материалы будут опубликованы в «22»).

Первым выступал д-р Р. Нудельман, редактор «22»: «Со­циология литературного процесса в русскоязычном Изра­иле». Он посвятил свое выступление описанию феномена русскоязычной литературы в развитии – от периода зарож­дения этого явления в начале алии-70 до наших дней. В частности, Нудельман проследил и отметил социальные привязки различных идеологических установок литераторов и литературных направлений, уровень и характер «ангажи­рованности» литературных групп, рассмотрел игру идей, лежащих в основе творческого и социального поведения писателей, пишущих по-русски. Материал, поданный Нудельманом, был подчеркнуто обьективизирован, не носил отпечатка личностных оценок. Этот сдержанный, проду­манный и изящно выстроенный доклад – первая работа та­кого рода.

Выступает д-р Е. Толстая. Блестящая, лапидарная, сти­листически безупречная и остроумная речь Толстой – «Очерк описания поэтики русскоязычной прозы». Толстая жестко и нелицеприятно охарактеризовала обобщенные ва­рианты стиля, героя, языка, словаря; тематику и сюжетику беллетристики. Извлеченные на поверхность и демонстративно являемые закономерности и общие места в прозе русскоязычников подтвердили тот, требующий, как выясни­лось, теоретических доказательств факт, что наша литература может быть описана как явление именно лите­ратуры, а не собрание текстов или географически объединенных, израильской пропиской сведенных авторов, сочи­нителей на русском языке… При всем том, что «воспаленная» речь Толстой (о, как неумолим был регламент докладов – 7 минут! и соблюдался беспрекословно!) сама по себе была отмечена «художественностью» и могла прохо­дить по жанру изящной словесности, ей в первую очередь была свойственна аналитическая, академическая устойчивость. Эта веселая филология на, прямо сказать, не очень веселые, серьезные темы сорвала аплодисменты.

Следующей выступала Е. Игнатова – известный в прошлом ленинградский русский, а ныне вот уже два года как иерусалимский (и по ее определению – русский) поэт. Говорила Игнатова слабым мерным голосом, высказывала вещи жесткие, если не жестокие. По Игнатовой: русскоязычная культура вообще и русскоязычная литература (а Игнатова, кажется, признает или, по крайней мере, не опровергает наличие этого феномена…) провинциальны – именно «дек­ларируя свою непровинциальность». Феномен характеризу­ется «идеологической заданностью», агрессивностью пози­ции неприятия безусловных (по Игнатовой) ценностей – мировой во вторую и русской в первую очередь – литератур, «ангажированностью» и вообще напоминает партпублицистику советских 30-х годов... Стереотипы поведения деяте­лей культуры подчинены идеологии… Разделение писателей по принципу их анти- и филосемитизма, по мнению Игнатовой, принятое в русскоязычной среде израильтян, настолько обедняет культуру, что грозит нам полупустыней духа... Что ж, тоже позиция.

Еще более определенно высказался гость симпозиума, московский прозаик и поэт Ю. Карабчиевский. В своей речи и последующей полемике он объяснил русскоязычным писателям, что никакой их литературы нет, потому что, во-первых, они – литераторы – пишут по-русски и тем обрече­ны в стране иврита, так как Вечность не осеняет их сиюминутные сочинения – для Вечности требуются поколения жадночитаюших внуков, о которых должен думать демиург во время сочинения, а во-вторых, если «по-русски», значит – «литература русская» и нечего выпендриваться… Мнение, отметим, для гостя – смелое.

Д-р Вайскопф, глава филологического семинара ИЛК, за 7 минут своего доклада «Русскоязычная и русская литера­тура» сумел высказать много и резко по существу. Вообще вескость изложенного и изложения напоминала артстрельбу по квадратам крепостным калибром анализа и понимания лит. процесса в стране. Оглядев пейзаж после битвы: в нашей литературе демонстративно успешно осуществляются те жанры, в которых заявлены и явлены надличностные авторские позиции – эпос и эссеистика. В лирике д-р Вайскопф особых удач не отметил, для лирики, вероятно, требуется среднечерноземный грибной дождик и ой, ханд­ра… По Вайскопфу литература (русскоязычная) есть, по крайней мере, в персональных проявлениях – и литература непростая, и немелкая…Докладу внимали в тишине гробо­вой. Аплодировали.

Очень интересен был доклад д-ра Д. Сливняка, доклад, отмеченный прежде всего глубиной обобщений: он говорил о параллелях развития (и становления) ивритской литера­туры и русскоязычной литературы и нашел в них много об­щего и с точки зрения культурологии, и с точки зрения со­циологии. Например, Сливняк изложил оригинальную теорию, объясняющую непереход современных авторов из России на иврит... Выводы Сливняка по поводу перспектив развития русскоязычной лит-ры отнюдь не пессимистичны. А качество наблюдений и анализ ситуации точны, безукоризненны.

Второй час слушаний. Докладов такого уровня, как выс­тупления Нудельмана, Толстой, Вайскопфа, Сливняка во втором отделении, пожалуй, не было. Хотя анализ ситуации в русскоязычной публицистике и журналистике, проведен­ный А. Носиком и был достаточно серьезен. Несколько раз­рядил интеллектуальное напряжение М. Галесник: не сумевшая по техническим причинам прибыть с докладом, парным докладу Носика, Н. Гутина поручила Галеснику прочесть тезисы своего выступления. Тезисы Галесник забыл дома, но выучил (по его словам) наизусть (тезисов было два). Тем менее, Галесник речь Гутиной произнес. В публике почему-то смеялись. Очень интересно и эмоци­онально выступил д-р Е. Штейнер. Из его выступления следовало, что а) его (д-ра Штейнера) отвлекли от преподавательской деятельности, и б) что все мы чрезвычайно э..э... провинциальны. Мысль свежая. В заключение д-р Штейнер неожиданно внятно произнес: «Дикси!» Что он хотел этим сказать?

Содержателен, по крайней мере, фактологией – был доклад И. Малера о торговле русскими книгами в стране. Скверно покупают книги… Вероятно, нет денег… Зато отлично открываются новые магазины.

Поэты А. Бараш (2 года в Израиле) и А. Верник (14 лет в Израиле) говорили по делу, коротко и внятно. Верник описал этапы психологической и творческой «адаптации» – превращение русского поэта в поэта израильского – сделано это было серьезно и остроумно. Вообще же, психология творчества – тема особая. А. Бараш говорил о жанровых и стилистических оппозициях в современной поэзии России и Израиля, коснулся также поэтики и тематики современного стиха. Для обоих поэтов русскоязычная литература – дан­ность, и в апологиях не нуждается…

Третий час. Дискуссию вела Л. Герштейн. Вела неожи­данно сдержанно. Выступали в основном почему-то поэты (строг был регламент: 1-3 минуты): Б. Камянов, Д. Кудряв­цев, К. Капович, И. Губерман, одну (вполне корректную) фразу произнес М. Генделев. Говорил проф. В. Орел. По одной минуте на ответ было выделено докладчикам.

Второму дню симпозиума (10 докладов и «круглый стол») и некоторому подведению итогов будет посвящена отдельная статья. Игорь Губерман, выступая в полемике, сказал, между прочим, что ему очень понравилось 1-ое более «профессионально-филологическое» отделение симпозиума, ибо он, профессиональный литератор, «чувствовал себя как живая лиса в руках оценщиков меха на пушном аукционе…»

 

 

 

 

 

Второй день или, точнее, вечер симпозиума ИЛК «Контакт или конфликт?» о проблемах русскоязычной литературы в Израиле разительно отличался от первого дня слушания докладов («Нечто вроде отчета», «Время» от 3.03.92)... Казалось бы – и докладчики были не менее авторитетны, и темы заявленных проблем освещались не менее резко и отчетливо. Изменился тон. Тон изложения, тон подачи материала, тон полемики. Как справедливо заметил на исходе симпозиума, уже за «круглым столом», когда участники собрания резюмировали свои и чужие высказывания, А. Носик: «Если бы доклад А. Этермана (открывший второй день слушаний) был прочитан первым в первый день – с костями бы съели б Этермана в соусе Карабчиевского...»

А действительно, что сказал А. Этерман в своем кратком, в рамках семиминутного регламента, докладе-заявлении? Всего-то навсего что нет у нас никакой литературы, потому что нет соответственной иерархии русскоязычной общины страны, то есть не сложилось «русское» общество» Израиля в соответствующую социальную пирамиду, на ярусах которой найдется место русскоязычному писателю и соответственно русскоязычной культуре. Все это, присовокупив несколько сопутствующих положений, произнес Этерман голосом ласковым, с тихой блуждающей улыбкой в лицо аудитории, значительную часть которой составляли эти отсутствующие в мире физическом литераторы.

Кажется, тут, в этом месте и выкрикнул с места из-за колонны – хулиганствующий (2 книги за плечами) лирический тридцатисемилетний поэт Володя Тарасов (начавший писать – не публиковаться, а именно писать – на Святой Земле): «Смотрите на меня! Меня – нет!!!»

И все-таки стиль слалома симпозиума изменился. На некоторые, наиболее пикантные тезисы – зал (а он был набит битком, как и в первый день слушаний) уже не отвечал тяжелым гудом, глаза лично или группово задетых гуманитариев не наливались зеленым, желтым и багровым. Аудитория пообтерлась, страсти поутихли, атмосфера разрядилась, дискуссия приобрела более деловой характер. Со своим вторым в рамках симпозиума докладом (первый – «Поэтика русскоязычной прозы» – в первый день симпозиума представлялся одним из самых впечатляющих и глубоких) выступила д-р Е. Толстая: «Русская и русскоязычная литература России». Толстая дала краткое описание генезиса того явления, которое нынешние «паломники» – русские националисты – называют «русскоязычной литературой», противопоставляя ей соответственно подлинную «почвенническую, кондовую, расейскую»...

Затем выступили два специалиста по, так сказать, высшей мозговой деятельности – психолог и психиатр (и оба, кстати, поэты... бывает же такая игра природы!..) И. Розовский («Русскоязычная литература как способ психологической защиты») и А. Добрович («Некоторые аспекты психологического противостояния литераторов алии-70 и алии-90»).

Розовский полагает, что само представление о существовании русскоязычной литературы не более чем некая психологическая компенсация, самооправдание существования литераторов алии-70, и, соответственно, сам феномен литературы – иллюзия, данная нам в ощущениях. То есть – тексты есть, но сами они – ощущения...

А. Добрович не пошел дальше. Предположив, что обе литературы существуют (но обе они – русские), Добрович детализировал социопсихологические установки двух волн алии, не без остроумия продемонстрировал поляризацию их позиций и – с обезоруживающей искренностью – объяснил свое, персональное сочувствие установке писателей алии-90. Во-первых, потому, что эта волна писателей прибыла (куда прибыла – опустим) из более свободного демократического общества, и, таким образом, она, эта группа, более демократична и толерантна, а во-вторых, потому, что «в ожесточенном споре неправ тот, кто умнее». С чем можно согласиться...

Д-р М. Вайскопф проследил генезис и метаморфозы образа еврея в традиции русской, советской и сегодняшней, русскоязычной, литературы. Как и все, что высказывалось Михаилом Вайскопфом, – это было аргументировано с должной основательностью и подано кратко, афористично и весомо. К сожалению всех присутствующих, и тема и разработка не умещались в трещащий по швам регламент.

Далее докладывал я – «Литература субкультуры и язык». Михаил Генделев, притворяясь объективным, попытался логически и исторически доказать независимость некоторых форм современной литературы от национального языка. Для этого ему понадобилось определить русскоязычную литературу как литературу субкультуры русскоязычной общины, а не культуры коренной (ивритской), указать на отсутствие в ней еврейских корней (что отличает ее от израильской культуры в целом) и присутствие в ней русско-советских корней, что свидетельствует о параллельном, независимом от ивритской культуры характере этого израильского феномена. Генделев был умеренно резок и употреблял много иностранных слов. Выслушан он был довольно доброжелательно. Однако, как показала дальнейшая полемика, понят был не очень чтобы... В заключение поэт Михаил Генделев призвал присутствующих не поощрять в своих творческих порывах галутных тенденций и не превращать русскоязычную литературу в литературу русской культурной диаспоры.

С чрезвычайным подъемом был встречен аудиторией И. Зунделевич. В своем докладе-эссе он попробовал дать ответ на вопрос, почему гигантская сефардская алия не развела в Израиле плантаций арабоязычной журналистики и арабоязычной литературы, почему «22» не выходит по-мароккански... А потому (по Зунделевичу), что весь творческий пыл сефардской алии пошел на создание музыкально-песенно-кассетной культуры «Таханы мерказит», что исторично и объективно: сидя на дромадере, книжку Достоевского не прочтешь, а напевать можно запросто...

Следствием положений Зунделевича было предложение Ларисы Герштейн продавать творчество поэта Верника в кассетах с авторским напеванием под крики «Баал ха-баит хиштагеа!» («Хозяин лавки спятил!»). Ажиотаж вокруг тезисов И. Зунделевича был велик, предложения встречены аудиторией чрезвычайно доброжелательно.

А вот доклад Марка Галесника «Сионизм как источник трагического конфликта в драматургии» почему-то сопровождался смехом, смешками и смешочками, хотя ничего юмористического ни в теме, ни в интерпретации Галесником современного сионизма и внешне- и внутриполитического положения Израиля – предложенных в качестве поводов к созданию подлинно античной трагедии – не было! Не было ничего смешного. Галесник обнаружил в сионизме все необходимые атрибуты трагедии: конфликт, рок, пафос, хор, катарсис. Много смеялись.

С заключительным словом по итогам симпозиума выступал проф. В. Орел. Он отделил сиюминутные плевела от немногих академических зерен, отметил общий доброжелательный настрой симпозиума, пожурил писателей Ю. Карабчиевского и Е. Игнатову, не желая никого обидеть лично, отметил сообщения Е. Штайнера о провинциализме русскоязычной культурной ситуации, заметил, что русскоязычная литература Израиля является в той же мере израильской, в какой узбекская литература СССР – советской, и поблагодарил за внимание. Но несколько преждевременно, потому что после перерыва разгорелась довольно неяркая полемика. На «круглом столе» симпозиума всем докладчикам (а докладов за два дня симпозиума прочтено 21!) было дано по 3 минуты, а голосам из публики – по одной. И публика высказалась. Например, в лице юного поэта Д. Кудрявцева, предложившего рассматривать русскоязычную литературу Израиля как нормальный следующий этап развития литературы Израиля: поколение Бренера, поколение Шленского, поколение Пена, поколение Бен-Амоца, поколение Й. Волах, поколение Генделева и, соответственно, – поколение Д. Кудрявцева... Интересная мысль...

Говорили хорошо и дельно. Все присутствующие сошлись на том, что темы симпозиума еще требуют серьезного разговора... На том и закончился 1-й симпозиум по русскоязычной литературе Израиля. Свои же персональные соображения по поводу итогов симпозиума я надеюсь высказать в отдельной статье. А материалы симпозиума будут опубликованы в «22».

Следующее собрание ИЛК – 8 марта! В гостях у Иерусалимского литературного клуба – израильский женский журнал «Портрет». Собрание состоится в зале «Фишер», Мишкенот Шаананим, возле мельницы Монтефиори, в 20 часов. Вход свободный.

 

 

От Автора

В двух статьях, озаглавленных «Нечто вроде отчета» («Время», 3.3.92 и 6.3.92), я пересказал, по возможности близко к текстам, но, естественно, конспективно – содержание докладов и полемики 1-го симпозиума по проблематике русскоязычной литературы Израиля «Контакт или конфликт». «Свои же персональные соображения по поводу итогов симпозиума – писал я – я надеюсь высказать в отдельной статье».

Высказываю. В отдельной статье.

По поводу итогов.

1. Проблематика симпозиума – то есть комплекс проблем, поднятых в 21 докладе симпозиума и сопутствующих дебатам, – это существование литературы на русском языке в Израиле и отношение этого феномена к современной русской и современной израильской литературам. Грубо говоря, существует две точки зрения, две позиции, отчетливо прозвучавшие на симпозиуме. Обе эти позиции носят характер идеологических установок (если считать сионизм идеологией).

Первая позиция: литература на русском языке в стране – литература израильская. Вторая позиция: литература на русском языке в Израиле – литература русская (советская, постсоветская, русско-еврейская и т.п.), то есть провинциальный филиал культуры метрополии – России. Это противостояние идей можно описать и в других терминах. Литература, созданная в Израиле выходцами из еврейского галута России, и литература русской культурной диаспоры в Израиле. В таком раскладе декларативен выбор: выход из духовного и культурного галута России в Израиль. Или – уход в культурный российский галут в Израиле. Позволю себе заметить, что проблема эта не схоластическая, а онтологическая. И – политическая.

2. В первой позиции – «литература израильская на русском языке» – можно говорить о феномене создания в Израиле литературы, параллельной ивритской, параллельной культуры. Во второй позиции – об экспансии русской культуры (во всем великолепии: традиции, религия, понимай – православие, этика, эстетика и т.д.). Сторонниками первой позиции оказываются, как правило, гуманитарии алии-70, собственно и сложившие феномен русскоязычной литературы в тех формах, какие досуществовали до алии-90. Адептами второй, соответственно, – гуманитарии алии-90 (за редким исключением). Это, и не только по моему мнению, – чрезвычайно демонстративно: волны алии разнятся не только хронологически – они репродуцируют принципиально различные установки и отъезда из России и укоренения в стране. При этом алия-90 не перерезает пуповины культурной конверсии с Россией и – психологически – еще не укоренилась в стране. Алия-90 видит в культуре России тыл и, одновременно с этим, резервуар реализации амбиций. Осуждать подобного рода позицию бессмысленно, поскольку она и экзистенциально и сиюминутно-исторически – обоснованна. С точки же зрения массовой – она, эта позиция, – тотальна и не может быть опровергнута эмпирически.

3. Как правило, на абсорбцию уходит (как говорит молва и статистика) около 10 лет. Никакой статистики (по специфике профессии) для литераторов нет и быть не может. Понятно лишь то, что литераторы алии-70, которые не смогли адаптировать или пересмотреть собственные амбиции и принципы творчества, покинули страну... Понятно и то, что подобный жесткий, неестественный отбор – следствие специфических условий становления и существования литературной ситуации алии-70. О конверсии «культурных ценностей» в наши времена – до перестройки – речи не было. Установка на существование эмигрантской модели литературы в Израиле, таким образом, отменялась самим фактом существования эмиграции (вне Израиля). В нынешней исторической ситуации, я полагаю, будут существовать две литературы на русском языке в Израиле – русскоязычная (опирающаяся на традицию литературы алии-70 и развивающая эти традиции) и русская эмигрантская литература страны. Хотя никакого смысла (кроме экономических интересов) я лично в эмиграции писателя русского из России не вижу, ибо эмиграция – это реакция на несвободу слова.

Между этими полюсами самоидентификации авторов – распределение личных судеб литераторов. А что будет через 10 лет – посмотрим...

Возможно, Израиль вообще станет крупнейшей резервацией русской культуры...

Подводя итоги, я сознательно не касаюсь академических, литературоведческих и историко-литературных аспектов прошедшего симпозиума. Они – в материалах, готовящихся к публикации в журнале «22». Оценить серьезность и уровень докладов предоставляется читателю. Так же, впрочем, как оценить «темен жребий русского поэта...».

Такая маленькая, маленькая страна. Где каждый десятый говорит по-русски. То есть понимает. А раз понимает по-русски, значит, он понимает все!..

 

Журналистский семинар

 

 

Собрание ИЛК в прошлое воскресенье – журналистский семинар. 2-й в этом сезоне. Руководят этим семинаром и ведут это собрание Аркан Карив и Антон Носик. Уже первый октябрьский семинар прошел бурно: выступающие и подающие ехидные реплики с места вырулили на острую (по крайней мере, таковой она им представлялась) и животрепещущую тему: провинциальна ли русскоязычная журналистика Израиля?.. Если мнений по этому поводу было и меньше, чем выступавших, то не намного... А выступающих было много. И некоторые – по два раза. И в минувшее воскресенье ведущие поставили аудиторию перед следующими тезисами и положениями:

а) Русскоязычная журналистика Израиля провинциальна. Метрополия ее – Москва. И это плохо (вариант: хорошо).

б) Эта журналистика провинциальна. Метрополия ее – ивритская пресса Израиля. И это плохо (вариант: хорошо).

в) Нам Москва не указ – мы самодостаточное явление. Вариант: нам и Израиль не указ!

г) Журналистика на русском в Израиле – явление временное, и скоро все выучат иврит и будут читать ивритскую прессу. А все газеты прогорят...

д) Нет, все равно будут читать русскоязычную, она интересней. И (местами) «культурней».

е) Читать надо журнал «Столица», там все написано.

ж) Делом надо заниматься, а не читать всякую фигню!

е) Проблема в том, не приобретет ли (в связи с количественным накоплением носителей) субкультура русской общины характеристики автономной культуры? Независимой от России (это хорошо) и от Израиля (это нехорошо).

Не успели как следует размяться и подогреться ораторы, как встал Александр Этерман и скучным голосом продекламировал исключительно интересную лекцию об экономике современного израильского газетного бизнеса. Он рассказал, на каких основах (и кем? и как?) финансируется мир газетных гигантов – «Маарива», «Едиота», «Гаареца»... Описал он и плавный эллипс вокруг финансового положения русскоязычных газет... Поскольку речь зашла о деньгах, аудитория, в немалой степени состоящая из профессионалов-журналистов, насторожилась, и тема – «хорошо ли быть провинциалом или так уж это плохо?» – отошла на задний, так сказать, план, где уже к исходу второго часа некоторые угощались обычным на вечерах клуба в Мишкенот Шаананим даровым кофе... Полемика возобновилась, и... И в этот момент, на пике всеобщего ажиотажа, и было высказано самое, на наш взгляд, актуальное и криком души прозвучавшее пожелание читателей: «корректоров надо побольше (и качеством получше) держать, вот что я вам скажу!..»

И все-таки – это был очень интересный, живой семинар. Где еще, как не в Мишкенот Шаананим, в воскресенье, недалече от Мельницы Монтефиори, в зале Фишер, – где еще можно спокойно (или яростно), или в благоговейной тишине, или в азартной полемике обсудить острые, нематериального свойства, составляющие нашей жизни. А семинары и студии на любой гуманитарный вкус: поэзия, научная фантастика, драматургия, журналистика, перевод, филология... И авторские вечера, и лекции, и концерты, и встречи с литераторами, учеными, журналистами. И редкая встреча, когда пассивна аудитория: это дискуссионный клуб. Открытый, хотя и со своими принципами и традициями, клуб гуманитариев, иерусалимский литературный клуб, ИЛК!

О следующей встрече Клуба будет сообщено особо: следите за рекламой!

 

Привал комедианта

 

Однако экзотические, если не щуки, то лещи заплывают в наши немирные затоны: 27 декабря в Иерусалимском литературном клубе на семинаре драматургов пьесу читал Борис Александрович Голлер, поэт, переводчик поэзии фарси, эссеист, историк русской литературы, драматург – полтора уже года как иерусалимский житель.

С тех пор как Ленинград переименовали в Санкт-Петербург, никак не разобраться, кто и при каком режиме родился и когда с бонной выходил на Сенатскую площадь имени Декабристов. И – то ли петербургский обком не допускал к постановке пьесу Б. А. Голлера о Лермонтове, то ли, наоборот, ленинградские субпрефекты не сыскали средств, необходимых к постановке драмы «Сто братьев Бесстужевых» в Его Императорского Величества Александринке...

Что экзотики в том, что пьеса «Привал комедианта, или Венок Грибоедову», российская и русская пьеса на блестящем, истинно русском, а отнюдь не среднероссийском языке писанная, пьеса о драме на российско-персидском театре дипдействий, а на самом деле о трагедии великого русского комедиографа, и полномочного министра, и чрезвычайного посла императора Николая I при дворе шахиншаха, пьеса о вульгарной интифаде, о Западе и Востоке в Культуре и Этике, что, спрашивается, экзотики в том, что пьеса читана была, и понята, и принята в Иерусалиме? Не в Эривани же – куда мечтал вернуться, попав под закон о возвращении и двойном гражданстве, один состоятельный кастрат, персонаж драмы? И не в Тегеране, согласитесь, читать эту пьесу худсовету ХАМАСа? И не в Рязани, в очереди за ваучерами и мандатами на имение родственника Грибоедова, графа Паскевича-Эриванского, специалиста по замирению Шамилевского ООП...

(Вопрос: с мужиками будут выдавать имения или без?..)

Экзотика же в том, что у пьесы не известный, а неизвестный сюжет, но очень хорошо известна фабула (то есть не то, как рассказывают, а то, как было на самом деле). И внятно читалась эта драма по губам в аудитории ИЛК, потому что жизнь у нас такая. Такая же. Чутъ старомодная, коль верить ее драматургии. В которой, нашей неоновой жизни, есть место: предательству, изменам, патриотизму, перверсиям, интригам, представлению о границах долга, рубежах мужества, лимитах ужаса, бюджетах смертоубийств, пределах падения, помесячной инфляции ценностей, например, поэзии, а также самой поэзии и фарсу... И все, знаете ли, всерьез. Совсем, как в этой русской пьесе о русском комическом писателе в заграничной командировке...

А какие персонажи у Голлера! Касперий, посол Рима в армянском царстве. Переводчик-сотрудник (кавказской национальности) Дадашев. Товарищ Фамусов. Господин сочинитель Булгарин Фаддей, личный друг и коллега Александра Сергеевича Грибоедова. И наоборот, Пушкин А. С., литератор, невыездной. Два сановных скопца. Полковник Скалозуб. И – рок. Темный жребий русского поэта. Народ персиянский.

Я догадываюсь, как слушалась бы эта пьеса в Санкт-Петербурге: как плач по истории Великой Русской Культуры. У нас она звучит несколько репортерски: ничего не меняется, гвиротай вэ-работай, – комедия как комедия, мы еще и не то видали, вона, камни летят! Подумаешь – куруры... ХАМАС кмо ХАМАС!

И читал автор хорошо. С выражением. На очень хорошем, повторяю, русском языке. Слушание имело место быть южнее Малой Азии, там, где Ближний Восток, в провинции Западная Сирия, в Палестине, в Элиа Капитолина, возле мельницы Монтефиори, спуститься по лестнице, спросить: где тут у вас зал Фишер? И вам ответят, что да, следующий семинар журналистский, в воскресенье, в 20 часов, ведут Антон Носик и Аркан Карив.

 

 

Журнал «Слог»

 

В минувшее воскресенье литературный клуб принимал редакцию нового журнала.

Журнал, выхода которого ожидают в середине марта, называется «Слог». Редакторы этого журнала Илья Зунделевич, Исраэль Малер, Владимир Тарасов и составляли редколлегию этого журнала. Предполагающееся приложение-вкладыш, отведенное не литературно-историческим актуалиям, но современной живописной культуре, представлял известный иерусалимский художник Анатолий Басин. Он же и редактор «Чисел» – так должен называться вкладыш. Что же собой представляет готовящийся к печати журнал – по мысли его соредакторов?

Это издание современного спектра литературного авангарда как России (Метрополии), так и эмиграции. Кроме того, страницы журнала будут отданы материалу, недоступному русскочитающим, – редкие переводы, архивные материалы, мемуары. В портфеле журнала «Слог» (а вчерне, по заявлению его редакторов, собраны и почти готовы – шесть номеров, про запас...) такие удивительные интеллектуальные деликатесы, как письма Джойса к жене, рассказы Роб-Грийе, «27 правил Лоуренса Аравийского», воспоминания Джона Беннета о первых его встречах с выдающимися мистиками 20 века Петром Успенским и Георгием Гурджиевым... Предполагается публикация и современных авторов, как то: Леонид Губанов, Геннадий Айги, Игорь Холин, Генрих Сапгир и др. Журнал ни в коем случае не должен представляться коммерческим изданием. По декларации редакторов-издателей, ни один материал идеологического, политического или коммерческого свойства не найдет себе места на страницах «Слога». Только и исключительно – произведения, имеющие литературно-художественную ценность. Никакой сиюминутности, никакой публицистики.

На встрече с членами клуба поочередно рассказывали о принципах комплектования материалов, о проекте обхождения экономических трудностей, связанных с изданием некоммерческим. На вопрос, какой принцип: культуртрегерский – просветительный, принцип исторической ценности материалов и т.п., будет положен в основу издания, все четверо сидящих на сцене редакторов в тех или иных выражениях дали понять: собственный вкус. Их – редакторов – собственный вкус.

Нельзя сказать, что выступающие, провозгласившие образование нового небывалого журнала, – новички в издательском деле. Довольно долго Илья Зунделевич и Исраэль Малер буквально «способом холодного самиздата» выпускали чрезвычайно забавный, резко-необычный по форме, подлинно авангардистский журнал «Ситуация». Номера этого «журнала» – редкость сегодня библиографическая.

А Владимир Тарасов был соредактором одного из самых интересных изданий современной литературы, альманаха «Саламандра», причем обе книжки этого альманаха (изданного в соавторстве с Сергеем Шаргородским) отличают и подлинный вкус, и изысканность, и интеллектуальная смелость – как в композиции текстов, так и в подборе авторов.

В процессе обсуждения, пожалуй, уже даже и не проекта, но издания любопытствующие из числа публики ИЛК были утешены наповал репликой одного из редакторов на каверзный вопрос: «А зачем, собственно, вам это надо?» – резким ответом: «А так!.. Хочется!..»

Однако, с моей точки зрения, никакого легкомыслия за проектом готовящегося издания предполагать не стоит. Полагаю, что на современном рынке, безусловно, есть место подобному изданию – бодрому, несколько эпатирующему, толерантному и интеллектуальному... Потому что наш единственный «толстый» литературный журнал «22», в номерах которого акцент все же падает не на живую литературу, а на публицистику, критику и политологию, не может полностью перекрыть все пространство интересов израильской русскоязычной аудитории.

Справки о возможности приобретения журнала, а также добровольные пожертвования этому в полном смысле слова гуманитарному начинанию – в иерусалимском книжном магазине, находящемся в помещении Культурного центра евреев – выходцев из СНГ, что на ул. Штраус.

Тема следующего собрания семинара ИЛК, которое состоится 31 января, – научная фантастика (ведет Майя Каганская).

 

Затерянные миры

 

 

В минувшее воскресенье семинар научной фантастики Иерусалимского литературного клуба вела Майя Каганская – руководитель этого семинара. Само присутствие в зале Каганской, одной из самых значительных личностей «русского» Израиля – критика, эссеистки, культуролога, автора множества статей и оригинальных исследовательских работ, долгое время отвлеченной от занятий болезнью, – придало этому заседанию особый характер. Тема семинара забавна и интересна: «Затерянные миры»; докладчики известны и популярны – Илана Гомель и Зеев Бар-Селла. Работы их читаны по крайней мере некоторой частью аудитории – они публиковались в «22», и старожилы с ними знакомы. Зал полон, погода за окнами мерзкая, а внутри тепло, кофе и довольно интеллигентные физиономии. Ах, да – в гости к членам ИЛК прибыл Александр Бовин, посол России в Израиле. Досидел до конца семинара и, конечно, до конца последовавшей дискуссии.

Оба доклада носили характер описания и анализа известного сюжета «сайенс фикшн» – тема определена по наиболее известному русской аудитории роману Артура Конан Дойла «Затерянный мир».

Илана Гомель описала исторический фон 19-20 веков и определила генезис жанра. Это описание европейских натуралистов-первопроходцев и колонизаторов «неведомых стран» – Африки, Южной и Центральной Азии, Центральной и Латинской Америки, Океании – с одной стороны (Стенли, Ливингстон и др.), с другой – исторические сочинения, теософская литература и т.п. Другими словами, с освоением Земли затерянные миры расположили в этнографии, истории религий, гностической традиции. А населяют, по наблюдениям Гомель, эти миры натуральные ископаемые. Однако, по глубокому анализу д-ра Гомель, в известных романных коллизиях западной фантастики (в первую очередь, англо-американской: у Эдгара Райса Берроуза, Абрахама Меррита, Генри Райдера Хаггарда и прочих мастеров жанра), кроме родимых пятен времени, в глубинных пластах текста просматриваются и читаются и более сложные, не лежащие на поверхности литературные, а чаще культурные и цивилизационные парадигмы, идеологемы, архетипы.

В частности, векторальная мистическая география (Восток), поддающиеся психоанализу кодированные архетипы и тому подобное. Пересказывать интереснейшее (хотя порой, пожалуй, излишне, может быть по недостатку времени, схематичное и жесткое) выступление Гомель не стоит, – надеемся увидеть его оформленным в виде статьи. Отметим только очень современные методики исследования и сжатую подачу материала.

Зеев Бар-Селла в своем исследовании избрал объектом научной любознательности, казалось бы, уже полное барахло: советскую научную фантастику третьего разбора – подражательную, вялую, идеологизированную макулатуру, в каковом ряду даже обручевские «Земля Санникова» и «Плутония» (написанные, как оказалось, до революции) представляются полетами духа.

Однако в культурологии нет второсортного материала и художественная ценность не является критерием отбора. Чрезвычайно любопытные наблюдения позволили исследователям прийти к серьезным конкретным и весомым выводам. Например, по исследованию этого чтива (Л. Платов. «Страна семи трав», 1954 г.; В. Брагин. «Страна дремучих трав», 1948 г.; М. Зуев-Ордынцев. «Сказание о граде Ново-Китеже», 1930-1970 гг.; А. Шейнин. «Алынов уходит из прошлого», 1950 г.; Я. Ларри. «Необыкновенные приключения Карика и Вали», 1937 г. Уф!.. Ну и т.п.) оказалось, в числе забавного прочего, что:

советская фантастика (как и совнарод) воспринимали СССР как планету и, таким образом, включали затерянные миры внутрь мира Страны Советов, прописывая терра инкогнита вместе со всеми динозаврами где-то по ту сторону Уральского хребта;

что находили они там, в заброшенных мирах, реликты докоммунистической поры;

что в затерянных российских мирах очень скверно жилось советским людям;

что у вышеозначенных романов – очень жесткая временная коннотация: 1929-1953 гг., и это заставляет кое о чем задуматься...

Ни до, ни после сталинизма в советской литературе этой темы не касалась.

А после докладов и содержательной, страстной комментирующей выступления докладчиков речи руководительницы семинара – имела место традиционная клубная дискуссия, причем некоторые выступления, например, д-ра Р. Нудельмана – редактора «22» и, между прочим, в свое время – одного из виднейших критиков и теоретиков советской НФ, по обилию информации и качеству продемонстрированной эрудиции не уступали докладу.

Интереснейшее собрание ИЛК закончилось довольно поздно – к удовольствию членов клуба и гостей.

 

Пять миллионов авторов

 

 

В воскресенье в зале «Фишер» Мишкенот Шаананим состоялось очередное собрание Иерусалимского литературного клуба. Руководители семинара журналистики – Аркан Карив и Антон Носик – «парочка молодых, но способных негодяев», как определил этих популярных писателей и журналистов их коллега М. З., вели собрание по теме, метафорически определенной как «Пять миллионов авторов». Тема, заявленная столь замысловато, была, тем не менее, строга и актуальна – обсуждались отношения «журналист-читатель», т.е, каким образом и в какой пропорции осуществляется связь читательской массы с прессой, как влияет общественное мнение на содержание наших газет, насколько эта обратная связь существенна – другими словами, насколько израильская журналистика действительно зеркало, отражающее лицо общества.

Доклад Антона Носика, неожиданно длинный и серьезный, содержал некоторое количество любопытных данных. Например, о существенной диспропорции между социальными характеристиками (образовательным цензом, политическими ориентациями и т.д.) общества и прессы, его обслуживающей. Никакая наша пресса не служанка народа, и примером тому хотя бы тот факт, что если в израильском обществе симпатии к правым и левым партиям распределяются примерно поровну, в прессе представительство левых явно внушительней. Почему же газеты, тем не менее, покупают представители всех слоев населения», почему селективная – в значительной степени – информация вполне усваивается при этом социумом и удовлетворяет ею запросы?

В первую очередь потому, что читатель ищет в газете информацию и находит ее: «Что, где, когда?» Далее: многие разделы газеты (например, спортивные или биржевые приложения) читаются людьми, которых в данном случае не волнуют политические пристрастия журналистов, пишущих на эти темы. Далее: газеты в значительной степени живут за счет рекламы, что позволяет им проводить относительно свободную от диктата читательского спроса политическую линию.

Не так, по Антону Носику, обстоят дела в нашей русскоязычной прессе. Носик привел в качестве примера принципиально отличных установок редакционной политики «недавнее, годовой давности, противостояние «Новостей недели» (ныне «Времени») и прошлого (составляющего ныне редакционное ядро «Вестей») состава «Времени». Докладчик показал, что прямая ориентация на, казалось бы, самые насущные проблемы новых репатриантов путем тенденциозного декларирования этой проблематики в ущерб объективности (как это случилось в «Новостях недели» и продолжает оставаться доминантой редакторского мышления во «Времени») – эдакая спекуляция на «гласе народном» – отнюдь не обеспечивает ни тиража, ни стойких читательских привязанностей.

Значительно более объективная нейтральная форма подачи материала позволяет русскоязычной прессе выйти на иной, приближающийся к общеизраильскому уровень. Антон Носик иллюстрировал свои соображения любопытной и убедительной статистикой.

В следующее воскресенье – семинар прозы.

 

Дух и буква

 

 

В Мишкенот Шаананим в прошлое воскресенье имел место вечер – собрание секции прозаиков Иерусалимского литературного клуба. Вечер редкий – по крайней мере, по жанру и стилю: «Дух и буква ненаписанной книги Льва Меламида».

Лев Меламид – персона в русскоязычном Израиле заметная. Сегодня он чрезвычайно авторитетный газетчик – редактор и журналист. Полтора же десятка лет назад фамилия Меламид устойчиво располагалась в ряду имен израильских прозаиков, пишущих по-русски: 3. Зиник, Ю. Милославский, Я. Цигельман, Л. Гиршович, М. Зайчик, Э. Люксембург, Д. Маркиш, Ф. Розинер, С. Шенбрунн. Иных уж нет, а некоторых не жаль.

«Сладкая жизнь Никиты Хряща» – так называлась первая повесть Льва Меламида, напечатанная на языке оригинала в тогда еще израильском журнале «Время и мы», несколько раз переизданная, переведенная и вышедшая аж по-французски в Париже. Дело было в 1976 году.

Лев Азарович Меламид был по тем временам писателем-авангардистом.

Меламид напечатал еще несколько рассказов и новелл и – замолчал. О чем я лично жалею. Прозу его отличала некоторая нарочитая наивность, но облагал он интонацией своеобразной, и наблюдалась повышенная точность в расстановке психологических акцентов. Некоторая психологическая тонкость в решении задач чисто художественных. Подчеркнутый эстетизм. И отличался автор известной литературной смелостью.

К сожалению, работы Меламида не увидели свет в качестве сборника, собрания, одним словом, – книги. Полагаю, что в этом отказе от традиционных форм существования писателя – «книгописательство, тяжелый литературный труд, работа над словом» – предполагался сознательный писательский жест, поступок. Полусуществование литератора на грани официального признания как литературный прием? Что ж, это не худший способ персонального хэппенинга – театра для себя, театра одного зрителя, способ жизнестроительства, разрешения персональной экзистенции.

Как бы то ни было, вечер, затеянный ИЛК и Львом Меламидом, вечер, снабженный столь заманчивым анонсом, предполагающим вроде бы столоверчение, камлание, духовидение и прочую занятную фигню, – привлек довольно многочисленную публику в зал «Фишер».

Зал по этому случаю затемнили.

Свечи.

Дух книги писателя разговаривал – вы будете смеяться – голосом автора. С микрофонным потрескиванием, долженствующим обозначать потусторонность. Жанр знакомый. «Пророк Самуил отвечает на вопросы публики».

К сожалению, весело и азартно придуманный ход, иронический прием – замаскировать диалог автора с публикой под якобы мистическое действие – реализован был довольно неуклюже. «Подозрительная это штука – плохо отрепетированные экспромты», – сказал классик и был прав.

Из-за слабой подготовки сценария и неточности распределения ролей (а также «усталости» исполнителя) вечер прошел скучновато, хотя удачные, а иногда и совсем смешные эпизоды все же имели место и время. Публика, признаться, была повеселее автора... Вопросы Духу задавались самые неожиданные, местами рискованные; литераторы и гости резвились, как могли. А закончилось все раздачей автографов.

Следующее заседание ИЛК – семинар юмора. «Марк Галесник и Компания» презентирует новый – второй – выпуск альманаха «Бесэдер?» – «Кама зман ата ба-арец-2?» Начало в 20.00, в воскресенье.

 

«Бесэдер?»

 

 

В минувшее воскресенье состоялось очередное собрание Иерусалимского литературного клуба, как всегда, в зале «Фишер» «Приюта безмятежных» – Мишкенот Шаананим – возле мельницы Монтефиори.

ИЛК принимал команду «Бесэдер?» Уже само начало вечера потрясло нас – основателей-старожилов клуба, во-первых, многолюдием гостей как в зале, так и на сцене, а во-вторых – тем обстоятельством, беспрецедентным в истории, что заседание клуба началось ровно в 20.00. Сатирики-юмористы, оказывается, народ пунктуальный.

Открыл собрание («Семинар сатиры и юмора ИЛК») руководитель семинара, бессменный шеф и создатель «Бееэдера?», популярнейший писатель-сатирик и драматург Марк Галесник.

Вообще все было, как у больших.

За столом сидел президиум. Имела место повестка дня, торжественный доклад, выступления, прения, художественная часть, раздача призов и буфет.

После краткого – надо отдать ему должное – выступления Марка Галесника о состоянии смеха на сегодняшний день в «Бесэдере?» и окрестностях осуществилась, как теперь модно говорить в СНГ, «презентация» нового – второго – номера собрания сочинений «Бесэдера?» – альманаха «Бесэдер?-2».

Первый номер этого альманаха «Кама зман ата баарец?» потихоньку становится библиографической редкостью.

Вообще же журнал «Бесэдер?», приложением к которому является «Наша страна», – издание чрезвычайно любопытное. Оно, заматерев, приобрело парцуфа необщее выраженье: специфичность бытия израильского не могла не оказать влияния на специфичность и израильской русскоязычной юмористики.

У «Бееэдера?» свой (то есть наш) словарь, своя (то есть наша) тематика и свои (то есть почти все наши) авторы. Вот эти-то почти все наши авторы и читали с той или иной степенью художественности и мастерства свои опусы. Своей, надо заметить, публике.

После выступления Галесника мрачноватый Толик Лифшиц представил почти весь спектр своих многочисленных дарований: стихи, художественную прозу, страстные монологи Погранзона... Мне лично наиболее запало в душу и долго не выпадало впечатление от замечательного мастерства этого вполне еврейского господина в экзотическом и полузабытом искусстве сочинения хоку.

Алекс Авербух также явил себя в двух лицах: сатирика-монологиста и поэта-пародиста, в соавторстве с Михалковым создавшего пламенное описание пламенной экскурсии в пламенный музей пламенного Трумпельдора.

Отчитав свое, он уступил место бардам. Смею сказать, безусловно, гвоздем вечера было исполнение дуэтом Григорий Гольдман – Андрей Усачев незабываемой песни в мою честь. Про то, что «Генделев – не педераст». Я вообще очень люблю, когда про меня поет народ...

Первую – официальную и торжественную – часть замкнул один из авторов «Бееэдера?», журналист «Вестей», поэт Борис Камянов, веселивший зал эпиграммами на малограмотных авторов русскоязычной израильской прессы. Жанр этот он называет «Занимательной эпиграмматикой».

Во втором отделении замечательную драму «Зильбер и Лифшиц» (Зильбер – это тот, кто пишет «Хроники пикирующего перехватчика» и многие другие, гениальностью отдающие художественные произведения) – драму по мотивам «Моцарт и Сальери», с замечательным искусством перевоплощения зачел ее автор неувядаемый Марк Галесник. В зале очень смеялись.

После чего были вручены призы. За поиск опечаток и вообще, как говорится, за участие. Смех в зале поутих. Призов было два.

В заключение актер Игорь Марков, забывая почему-то стукать молотком по совершенно непригодной к этому мебели, провел аукцион.

С молотка продавался первый номер второго альманаха, с обложкой художника Алюкова. Номер отличается от всех остальных наличием многочисленных автографов многочисленных его авторов, а также ценой: вместо 3,50 для простых смертных этот раритет пошел с молотка за 125 новых израильских шекелей и попал в коллекцию новоявленного мецената Аркана Карива (субсидированного Антоном Носиком, временно отсутствовавшим в зале). Так что все остается «Вестям»...

В конце Лариса Герштейн спела сочиненный ею гимн «Бесэдера?» Спела минорно. На фразе «остроумная женщина редко бывает красивой» зал взгрустнул.

 

 

Одержимые

 

 

В минувшее воскресенье в Иерусалимском литературном клубе состоялось очередное собрание семинара драматургии. Его руководитель – Борис Голлер – сказал пару добрых, хотя и несколько банальных слов, обычных в таком случае, о герое дня, которому предстояло зачитать свое художественное произведение – пьесу – доброжелательной, хотя и малость придирчивой публике.

Но необычен был сам представляемый драматург. Израильское русскоязычное общество знает этого господина в несколько иной ипостаси: главного весельчака «русского» Израиля.

Перед публикой далеко не смешную свою пьесу читал Марк Галесник – основатель, редактор и один из авторов «Бесэдера?», руководитель семинара сатиры и юмора ИЛК.

Марк Галесник, оказывается, снискал до выезда в Израиль некоторую известность в России как молодой, плодовитый и многообещающий драматург.

Он автор пьес: «Палата номер семь» (1980), «У разбитого колодца» (1981), «Автопортрет в трясине» (1981), «Выборы 1950 года» (1987) и ряда других, поставленных в театрах Москвы, Томска, Тарту, Нижнего Новгорода, Омска...

Последняя премьера состоялась буквально на днях в Лейпциге.

Вниманию аудитории была предложена пьеса «Одержимые», изданная в Ленинграде в 1990 году. Она неоднократно ставилась в России.

Галесник читал пьесу, жанр которой – триллер. Персонажами ее, наряду с вполне обычными советскими гражданами – училками, школьниками, добровольными помощниками милиции, врачами психдиспансеров, – являются некие вервольфы – по мысли автора, нелюди неонацистского вероисповедания.

Галесник имел некоторый успех, хотя нельзя сказать, что кровь прямо стыла от ужаса при описании перипетий драмы.

Необычным было то обстоятельство, что пьеса звучала на двух языках. Свой перевод фрагментов пьесы на иврит прочла Гуля Маген.

Перевод, по мнению присутствующих на чтении специалистов, был выполнен вполне профессионально и даже с изысками...

На чтении присутствовали и ивритоговорящие израильтяне. Следует, пожалуй, признать опыт проведения вечеров ИЛК на двух языках успешным. Ведь, в конце концов, этот клуб и должен послужить мостом между двумя культурами – культурой «русской» общины Израиля и коренной культурой страны. И то обстоятельство, что юная переводчица (ей нет еще и двадцати) выбрала пьесу русскоязычного израильского автора, – обнадеживает.

Руководитель семинара драматургии Борис Голлер приглашает молодых людей, имеющих склонность к писанию пьес или питающих интерес к театру, принять участие в специальной молодежной группе при его семинаре.

Следующее собрание Иерусалимского литературного клуба – семинар журналистики – состоится 14 марта в том же зале «Фишер», в 20.00.

 

 

Литература и журналистика

 

 

В минувшее воскресенье в Иерусалимском литературном клубе шел очередной семинар журналистики под руководством Аркана Карива.

Тема: «Литература и журналистика». Богатая тема. И незалежалая, поскольку кто у нас только не литератор и не журналист – в «русском» на­шем Израиле.

Казалось бы, все предвещало все. И народу в зале Фишера – изрядно, и настроение – у публики. И – на сцене, пардон, за столом, обаятельный ведущий...

Может быть, вводное «Слово к народу» Кари­ва было в этот раз недостаточно провокативным. может быть, слишком благодушно была настрое­на аудитория, но не то что скандала – даже «оже­сточенной полемики» не сервировали... Не по­лучилось ожесточенной полемики. Неэффектив­ны оказались попытки подогреть настроение за­ла хулиганскими выкриками с мест некоторых администраторов ИЛК и некоторых агрессивных журналисток... Увяли попытки на корню. Публи­ка вежливо улыбалась. В ИЛК вообще воспитан­ная публика собирается.

В принципе, заявление А. Карива сводилось к следующему: литераторы в газету идут не от хо­рошей жизни. Журнализм (особенно западные разновидности – капиталистический, потогон­ный) противопоказан честному писательству. Все, что относится к литературе или является побочными отходами литературного процесса, как-то: публицистика, эссеистика, очерк, памф­лет, критика и т.п.. – к подлинной журналистике (информация, информация и еще раз информация!) отношения не имеет! Ибо: «задача журна­листа – изложение фактов, а писателя – создание фактов» (аплодисменты).

И наконец, хороший журналист – это плохой писатель. (Или бывший хороший писатель...)

Мне взгрустнулось, тем более Карив задал мне (вероятно, как бывшему писателю) несколь­ко вопросов и потребовал к ответу: как я плохо чувствую себя в журналистике. Вот и пришлось делиться душевными переживаниями по этому поводу с залом. А зал явно не сочувствовал ни мне, ни Кариву, ни насильственно присоединен­ному Вене Гинодману.

Гинодман взял слишком высокую испове­дальную ноту в самооправдание, очень похвалил некоторые издания за решительность и твердость проведения антилитературной и вообще анти-ко- всему-не-нашему генеральной линии советского газетчества под лозунгом «Не дадим дважды!».

Залу Гинодман понравился оптимизмом, на­личием всегда при себе огнестрельного оружия и выправкой.

Карив ушел в тень. И там стушевался.

Откровенно говоря, у меня было желание по­журить полуруководителя семинара журналистики А. Карива за некоторую расхлябанность и недостаточную усидчивость при подготовке еди­номыслия в доверенном ему семинаре. Поставить на вид. За халатность.

Но... Но ИЛК – это ведь еще и клуб, то есть Место встречи и общения людей с литературными склонностями, пристрастиями и интере­сами... А настроение в аудитории, повторяю, было жизнерадостным. Даже превосходным...

Значит, придется, верно, ИЛК еще когда-нибудь проводить семинар «Литература и журналистика», солидно проводить, npeдставительно... С серьезными докладчиками, оппо­нентами...

А пока... А пока обойдемся.

Следующее собрание ИЛК в воскресенье 21 марта: «Презентация новой книги стихотворений и поэм Михаила Генделева “Праздник” (1985-1991 гг.). Издательство “Элия Капитолина”». Приглашаются все желающие. Начало в 20.00.

 

 

Сталин и Чуковский

 

 

Интересно, и уже не в первый раз, что стоит объявить семинар по научной фантастике, как в последнюю минуту он отменяется. Причем причины этого на первый взгляд научны: болезнь, неприход няньки, приезд, отъезд, а совпа­дения причин – фантастические.

Далее вступает в силу закон домино: та же фантастика обру­шивается на семинар, грядущий на смену, – болезнь, нянька, при(отъ)езд... Причем в том же порядке и с той же фантастически научной неумолимостью.

На заседании от 28 марта док­тор филологии Михаил Вайскопф сделал сверхнаучное усилие пе­реломить эту неумолимость. При­быв на место с опозданием 40 ми­нут (см. выше), без докладчика (см. выше), он уложил свое весь­ма емкое сообщение, без шуток, тянущее на неплохую диссерта­цию по теме «Сталин и Чуков­ский», в 7 минут 40 секунд.

Оглушенные темпом, неотра­зимыми цитатами, драматизмом взаимоотношений персонажей доклада, публика аплодировала (чего обычно не бывает – ибо не принято).

Речь, как вы догадываетесь, шла о сталинщине и «Тараканище», написанном раньше оной, об их взаимоотношениях, произве­дении и явлении, а также об от­сутствии взаимности (или, наобо­рот, присутствии) между Стали­ным и Крупской, благодаря кото­рой (т.е., наоборот, вопреки кото­рой) сказки были не отменены, а наоборот...

Обсуждение доклада по инерции прошло столь же стремитель­но. Причем на все вопросы и за­мечания доктор Вайскопф отве­чал простецки, без тени высоко­мерия, проявив завидную осве­домленность в бытовых деталях жизни Сталина, вдовы Ленина и сталинских сатрапов. В сущно­сти, вечер удался.

Филологический семинар не проводился около полугода в свя­зи с отъездом его бессменных ру­ководителей Елены Толстой и Михаила Вайскопфа. Теперь, когда они благополучно верну­лись: на родину, к научной дея­тельности, к клубной работе, – филологический семинар возоб­новляется в полном объеме и анонсируется на следующее воск­ресенье.

 

 

Чосер и Розинер

 

 

В минувшее воскресенье в Мишкенот-Шаананим, что возле мельницы Монтефиори в Иерусалиме, состоялся традиционный вечер Иерусалимского литературного клуба. Некоторая же нетрадиционность этого собрания была продекларирована уже объявлением: первое отделение – филологический семинар – сообщение М. Аптекман. Второе отделение – встреча с писате­лем из США Ф. Розинером.

Филологический семинар открыл его руководитель д-р Михаэль Вайскопф. Он представил дебютантку – двадцатитрехлетнюю студентку анг­лийского отделения Еврейского университета Марию Аптекман. Она про­чла свою работу, попытку нащупать и определить возможные влияния Чосе­ра («Кентерберийские рассказы») на Пушкина («Золотой петушок»).

Маша Аптекман нашла довольно убедительные черты сходства в «Рас­сказе правоведа» (Чосер) и некоторых внутренних сюжетных линиях и эпизо­дах поэмы-сказки А. С.

Конечно, остается открытым воп­рос: а читывал ли Александр Сергее­вич «Кентерберийские рассказы»? Мы лично склоняемся к мысли, что да. Учитывая вообще изрядную эрудицию известного литератора, изрекшего, что «поэзия должна быть глуповата». А также то. что Чосера читали его, Пуш­кина, друзья и современники, например Карамзин. И. конечно, то, что Солнце Русской Поэзии обожали лите­ратуру фривольную, не занудную и слегка похабную, а последних качеств у Чосера не отобрать.

Кроме того, заслуживают внимания и высказанные исследовательницей соображения о близости моделей «псевдофольклора» в обоих произве­дениях. И наконец, поднятый ею мате­риал и продемонстрированные наблю­дения текстологического характера представляются нам вполне убедительными.

Некоторая же странность – прове­дение и обнародование подобного исследования и где (это подумать только: какая история и какая география! Лон­дон-Сити времен короля Генри и Рос­сийская империя Палкина Николае Павловича) – и где? В Иерусалиме.. Что ж, «…а культуре есть культура, есть культура, есть культура...» Что ж, на то ведь и создан ИЛК, а частности.

Второе отделение представил писа­тель Феликс Розинер. Подлинную из­вестность ему принес пухлый роман «Некто Финкельмайер». Однако Розинер автор весьма интересных в формальном смысле стихов авангардистского толка и некоторых прозаических произведений с отчетливо эстетской установкой. Феликс Розинер репатри­ировался в свое время в Израиль и вло­жил свою лепту в формирование фено­мена русскоязычной литературы Изра­иля. Позднее он оставил нашу страну и в настоящее время проживает в США.

Собственно, выступление Роэинера выступлением не являлось, докладом тоже. Оно, скорее, соответствовало жанру лекции, причем лекции перед иностранными студентами-слависта­ми, причем лекции об авторе романа «Некто Финкельмайер», то есть о са­мом себе. Кстати, это было интересно. Интересно именно двойственностью самоощущения, ибо не часто представ­ляется случай в качестве иностранца услышать обстоятельнейший доклад об истории создания романа новейшей литературы на русском языке из уст автора с сопутствующими коммента­риями и уточнениями.

Абсолютно новаторским для наших вечеров был эпизод прослушивания фрагментов романа на разных языках. Вполне возможно, что этот прием ве­дущие семинаров ИЛК позаимствуют как безусловно познавательный и эф­фектный в рамках предусмотренной программы взаимопроникновение культур.

Однако названный в прессе амери­канским писателем Феликс Розинер таковым, по нашему убеждению, не является, а улыбка у него, свидетель­ствуем, была такой и до отъезда в Аме­рику из нашего маленького солнечного Израиля. Израильским писателем его назвать почти можно, потому что ро­ман, переведенный на иврит, широко разошелся по стране и имел очень за­служенный успех. Русским – сложно, несмотря на премию Даля (после кото­рой жюри – рассорившись из-за при­суждения еврею за роман о еврее – ра­зошлось в разные стороны), потому что – смотри скобки...

 

 

Стиль Сталина

 

 

В прошлое воскресенье в иерусалимском литературном клубе слушали: «Стиль Сталина или “Голод в области людей”». Доклад д-ра Михаила Вайскопфа, руководителя филологического семинара ИЛК. Сильное впечатление. Особенно, если учесть, что речь идет о текстологической работе. Вполне академической по содержанию. И очень изящной по форме изложения. И весьма убедительно проиллюстрированной.

Если попытаться за 5 минут пересказать содержание часового доклада, то суть его сводится к следующему: стиль – это человек. Тов. Сталин – это стиль.

Что же продемонстрировал нам Вайскопф на демонстрационном материале Полного собрания сочинений Иосифа Виссарионовича? Как лепился образ Сталина. На бронзе – дактилоскопия, жирных пальцев отпечатки.

Рассортировав их по хронологии: тов. Сталин – первый среди равных, тов. Сталин – самый верный среди первых, тов. Сталин – самый. И единственный.

Стадия первая. Ленин – божество. Сталин его апостол. Но самый верный ученик. (Следует ряд текстологических подтверждений.) Борьба с ересями. Не ради себя, ради чистоты духа.

Стадия вторая. Апостол становится верховным жрецом. Жрец – гонитель лжепророков. (Следует ряд текстологических подтверждений.)

Стадия третья. Присвоение демиургических функций – Отец народов.

М. Вайскопф обозначил влияние на стилистику речи (и поступков!) тов. И. В. Сталина православной семинарской традиции (катехизис, пастырские послания, семинаристское диспутантство). Пресловутая ясность стиля Сталина на поверку оказывается псевдологистикой. Формулы оказываются метафорами. Автор представляется идеалистом, не только знающим, но верящим в «слов набат», в «идеи, овладевшие массами». Сталин теологизирует Слово.

Но Сталин и нечеловек. У тов. Сталина нет детства, юности. У него есть служение. И даже слабости – «самокритикой тов. Сталина вскрытые недостатки тов. Сталина (например, излишняя мягкость и недостаточная бдительность)» – работают на функцию.

Самый страшный деспот в истории понимал, что делал. И не совершал лишних движений. Слово товарища Сталина служило Делу.

Показательно, как последовательно Сталин расчищал стилистическое пространство для абсолютной канонизации Ленина. Отделяя Ульянова, которого хорошо знали соратники, от Великого Ленина, у которого не может быть знакомых. Чтобы стать самому с мечом у пьедестала.

Виртуозно эксплуатируя слова, избавлялся Сталин от соратников, ибо глубинно чуял истину во лжи изреченной ими и самим собой. Но ему это было позволительно и не дозволено иным. Отсюда и яростный, почти кровный интерес к языкознанию.

Поразительно, как пользовался словом Иосиф Виссарионович, очищаясь от прошлого, как бесстрашен он был в обращении с прошлым! Когда уже сам стал «Сталин – это Ленин сегодня».

Невероятно, но едва ли не самое выразительное место доклада – это фрагмент о юморе Сталина. А он у него был. Жесткий, неожиданный, практический, замкнутый, почти чевенгуровский, и, как это ни странно (но вполне возможно), нарочитый. И, как правило, тщательно скрываемый.

Предметом приложения филологического аппарата стала история. Например, Сталин цитировал Чуковского. Результат на лицо. Рябое, грязно-рыжеусое. Таракан, цитирующий Чуковского. Как живой.

Эпоха за нами – отступать практически некуда.

 

 

Герострат

 

 

Как это ни странно, самую, пожалуй, активную деятельность в этом – третьем но счету – сезоне Иерусалимского литературного клуба развил семинар драматургии под руководством Бориса Голлера. Но, если вдуматься, именно драматурги наиболее обделенные и обездоленные профессионалы... Любителей прочитать чужую пьесу в домашних условиях еще меньше, чем пьесы издавать. А театров и даже актеров на всех говорящих русским языком сочинителей драм и трагедий не хватает. Не говоря уже о зрителях. А на драматургов? На семинары ИЛК публика ходит. Постоянная, изысканная, внимательная. 13 июня в Мишкенот Шаананим читал свою пьесу «Герострат» хайфский драматург Александр Радовский. Радовский в Израиле с 1973 года. В свое время закончил ленинградский политех, первую пьесу написал в 1968 году. Его пьеса «Исход» попадалась мне еще году в 71-м, в самиздатовском журнале «Евреи в СССР». Он автор пьес «Стихийное бедствие», «Братья и сестры», «Король и Принц, или Правда о Гамлете», «Самый последний звонок», в разное время опубликованных в израильских журналах и альманахах), книги стихов на иврите («Сахарурим»). Преподает электротехнику в Технионе. Такие дела. Забавно, как отметил представляющий А. Радовского Голлер, что это уже третий в этом году гость из Хайфы, драматург, выступающий перед аудиторией ИЛК. (В Клубе читали Плоткин и Красногоров.)

Итак, «Герострат». Пьеса. По форме вполне традиционная. Сюжет – вполне детективный – расследуются обстоятельства поджога храма Дианы Эфесской неким скульптором. Факт вполне исторический, но скудный. А иронический драматург разыграл (жаль, что на месте!) очень живую и лукавую современную (ну конечно же!) историю. Вполне узнаваемые «эфесские» интеллигенты – шлюхи (гетеры), гуманитарии (философы), ИТРы, богоискатели, алкаши и следователи – обсуждают святотатство покойного Герострата. Очень упрощает восприятие хиосское винцо и тень Герострата (действующее лицо). Персонажи срывают с себя все и всяческие маски, оказываясь внутри себя то нежными, то какими-то циниками.

«Все интриги да обжорство», в общем.

Герострат по Радовскому оказывается в конце концов неплохим богемным парнем, следователь Деметрий делает прокурорскую карьеру, храм Артемиды – в головешки, а пьеса оказывается неплохой интеллигентной пьесой, прочитанной в интеллигентной компании.

Но проблема состоит в том, что, с моей точки зрения, она, эта пьеса, могла бы быть и поставлена интеллигентным режиссером. С интеллигентной труппой. Для вполне интеллигентной и начитанной публики. Скажем – в Хайфе.

Но это, конечно, прожекты, или, как говорится, фантазмы.

А Герострат просто как делянку расчищал место для своей скульптуры, статуи Артемиды. Как настоящий революционер, а не вшивый реформатор. Но это осталось за пределами пьесы, т. е. в контексте.

Неожиданно для автора, публика не согласилась с авторским (чуть было не сказал – прочтением) написанием авторского текста.

Затянувшаяся допоздна дискуссия выявила бездны взаимного непонимания культурно близких между собой людей. Многим Герострат показался исключительно положительным персонажем, в то время как автор настаивал, что тот подонок... Иные настаивали на низких качествах пьесы как действия. Ведущий (Борис Голлер) вел полемику железной рукой, а второй (нежелезной) ласково направлял ход спора в литературно-цивилизованные рамки новейшей традиции.

 

 

Что есть любовь

 

 

В общем-то, очередное заседание Иерусалимского литературного клуба прошло в прошлое воскресенье несерьезно. Несмотря на наличие нескольких факторов нелегкомысленного свойства – публики изрядно, тема трепетная – любовь к Родине, – с началом припозднились.

Я искренне завидовал Игорю Губерману, вернувшемуся с гастролей по Украине, который, сославшись на усталость и некомпетентность, категорически отказался занять место в президиуме сводного семинара и отсиделся в партере, где лучше видно и слышно и меньше ответственности.

Вела собрание Лариса Герштейн. Она заявила, что нам – ей, Гинодману, Лившицу, Авербуху, Галеснику и, видимо, мне – надлежит определить: что есть любовь, что есть любовь к Родине и к какой родине у нас любовь, а попутно отделить юмор от сатиры и прояснить отношение последних к журналистике, каковая тут уж вовсе ни при чем. Сразу же оговорюсь: собрание непринужденно пошло вкривь и вкось. Да иначе и быть не могло из-за постоянного разделения на фракции по интересам: за «Абзац» – 2, за «Бесэдер?» – 3, 1 – ни то ни се, старожилов – 2, новых репатриантов – 4, дама – 1, не юморист – 1, несогласных – 7.

Все шутили – профессионально. Некоторые – неплохо.

Домашнее задание по подготовке семинара особенно хорошо выполнили Авербух с Лившицем. Не особенно – все остальные и зал.

Лариса Герштейн чрезвычайно много внимания уделила фольклору. Остропатриотические, но не совсем фабричного качества художественные произведения, составляющие «Полный Абзац», доставили много радости аудитории. Особенно радовались четверостишию

 

 

или

 

 

Гинодман отсидеться вздумал за детскими спинами, просто зачитав отрывки из нескольких сочинений. В партере заржали. Амфитеатр тоже не безмолвствовал.

Авербух с Лившицем довольно нудно разбирали возможные виды извращений любви к Родине. В президиуме заливался только Галесник, человек без комплексов. Я заявил, что любовь нас к Родине и Родины к нам может носить самый разный и не всегда гетеросексуальный характер, а также поведал, что не устаю радоваться: у меня не одна советская родина, а целых две социалистических.

Тогда Лившиц назло ватикам прочел выдержки из «Нашей страны» одна тысяча девятьсот семьдесят третьего года. Не было конца веселью, из аудитории выходили плачущие от бессилья люди, особенно когда зачитывались заметки о беспорядках в распределении между олим из СССР квартир – в Реховоте, скажем, или в Хайфе. Очень смешная была жизнь, если вдуматься.

Закончилось отделение коалиционной резолюцией, что патриотизм – это чувство, побуждающее граждан к юмору.

Но тут вылез Губерман с поправкой: «К гражданскому юмору...»

Отдельные выкрики с мест призывали одернуть президиум.

После перерыва без особого ажиотажа разобрались с сатирой и юмором. Г-жа Герштейн тонко заметила, что сатира весьма связана определенным историческим, скажем, периодом, а юмор есть нетленка (не цитата, но мысль), шпарила из Катулла и вообще... Я сообщил, что юмор персонален, а сатира социальна. Некоторые, и даже подавляющее большинство, были вынуждены со мной не согласиться. В зале очень веселились. Окончился юмор на вполне отчетливой примиренческой постсатирической ноте: если сатира смешна, значит, в ней есть крупицы юмора.

Может, я что и переврал, но ведь не все упомнишь.

Следующее заседание ИЛК – поэтическая студия.

 

 

Аарон Шабтай

 

 

Вечер в Мишкенот Шаананим – традиционное заседание Иерусалимского литературного клуба – в прошлое воскресенье начинался провально. «Шабтианские чтения» – так назвала свое собрание поэтическая студия ИЛК. Яаков Шабтай и Аарон Шабтай – имена чрезвычайно популярные в современной ивритской литературе. Покойный Яаков Шабтай – автор множества рассказов и новелл, двух романов, принесших ему известность не только в Израиле, но и за границей (переведен на 11 языков), – русскочитающей публике практически неизвестен. Предложенный к прослушиванию перевод прозы Шабтая – последнего романа – был исполнен поэтом Наумом Вайманом. Обещанный элитарный кайф от прослушивания прозы «израильского Пруста» аудитория не получила. То ли манера чтения переводчика (практически не интонировавшего) убаюкала ценителей, то ли выбор глав был неправилен, то ли проза у Шабтая действительно неважнецкая.

И вообще, следует отметить, что как-то весьма провинциально происходит эта раздача титулов критиками – «израильский Пруст» (Яаков Шабтай с точностью до Давида Шахара), «израильский Сол Беллоу» (Амос Оз с точностью до Аарона Апельфельда), «израильский Борхес» (Израиль Надель с точностью до Ицхака Орена). Пожалуй, только Агнон да Ури Цви Гринберг у нас свои. Как сказал как-то с досадой В. Белинский Григоровичу, «что-то у вас Гоголи как грибы растут».

Резким диссонансом, почти взрывом выглядело выступление Аарона Шабтая. В темпераментной речи с неподдельным волнением поэт говорил о современной поэзии и о современной ситуации в литературе, как израильской, так и мировой. Милы сердцу Шабтая, по его словам, наметившиеся тенденции возврата поэзии к «консерватизму, строгости и молчанию». Обращение к традиции, как формальной, так и тематической, строгость, а иногда и деликатность в обращении с формой, наполнение смыслом и эмоциями утративших значение слов – все это, по мысли Шабтая, противопоставляется некоему «шуму в литературе» – утере литературой характеристик непосредственности и качеств цивилизованной преемственности. В нынешнем кризисном состоянии литературы поэт Аарон Шабтай обвинил «заведующих литературным процессом», критиков и литературоведов, конструирующих и искусственно имитирующих живой литературный процесс. Он, по его словам, не хочет принимать участие в этом деле, противопоставляя свою позицию общепринятой. В качестве авторитета, которого он смог бы назвать своим единомышленником, он сослался на английского поэта-эссеиста Филиппа Ларкина...

Слава Аарона Шабтая в Израиле носит скандальный характер. Употребление поэтом, мягко говоря, ненормативной лексики, чрезвычайно натуралистические описания эротического свойства, предельная, на грани патологии, откровенность в строке – все это сложило ему репутацию «анфан террибль» современной ивритской поэзии. Его сборник стихов «Зива» был притчей во языцех лет пять назад, и воспаленный интерес к персоне профессора Шабтая, специалиста по античности и блестящего переводчика (А. Шабтай перевел на иврит практически всю классическую эллинскую драматургию), не проходит до сих пор.

На вечере Аарон Шабтай читал новые стихи. Это были «сонеты». Оставим на совести Шабтая определение прочитанных им произведений как сонетов, поскольку они не отвечают ни одному из канонов сонетной формы (кроме как по количеству строк). Однако следует отметить, что обращение верлибриста (а их большинство среди ивритских поэтов) к ритмически и метрически организованным строгим формам весьма любопытно и продуктивно.

На вечере прозвучали переводы из книги «Ахава» – «Любовь» – солидный корпус верлибров в переводах Михаила Генделева.

О творчестве Аарона Шабтая и его воздействии на поколения молодых весьма панегирически и пространно говорила Эфрат Мишори. Чрезвычайно толковую и сжатую речь произнес филолог и переводчик на иврит русской поэзии Ами Дикман. По мнению Майи Каганской, вечер билингвы – встреча двух поэзий – был весьма удачным. Майя Каганская охарактеризовала творчество Шабтая как «необычный опыт включения метафизики в эротику». В результате которого – опыта – наблюдается взаимодействие и взаимопроникновение сексуального и спиритуального, позитивные для обеих этих составляющих.

Для любителей поэзии и интересующихся современной поэзией Израиля 4 июля в Иерусалиме, на улице Ламед-Хей, 10 (здание бывшей больницы «Мисгав Ладах»), при участии ИЛК состоится уникальный литературный вечер в рамках марафона ивритской поэзии «Иные поэты». С 19 до 21.30 будут звучать по-русски стихи ивритских поэтов Хаима Гури, Эфрат Мишори, Аарона Шабтая и на иврите – стихи Юлии Винер, Михаила Генделева, Гали-Даны Зингер, Владимира Тарасова. Ведут вечер Майя Каганская и Петр Криксунов.

 

 

О ремесле

 

В воскресенье в Мишкенот Шаананим под председательством Бориса Голлера состоялось заседание руководимого им семинара драматургии Иерусалимского литературного клуба.

Пьес в этот вечер не читали, авторов не доставали наивными вопросами типа «А что, собственно, вы хотели сказать своим сочинением?»

Заседание было посвящено первой годовщине этого семинара и проходило под девизом «Поговорим о нашем ремесле». То есть драматурги говорили о ремесле драматурга перед аудиторией недраматургов.

Борис Голлер вывел и усадил перед собравшимися своих коллег: Марка Галесника, Семена Злотникова, Валентина Красногорова и Александра Радовского.

Хотя все они говорили о своем ремесле, но говорили по-разному и о разном. Каждый – в отдельной стилистике, на отдельную тему, сам по себе.

Борис Голлер (не только маститый сочинитель пьес, но и отличный, оригинально мыслящий эссеист, если судить по его работе «Тотальный театр», см. «Окна» за прошлую неделю) говорил на весьма скользкую тему: «Драматургия и литература», для убедительности цитируя письмо Бернарда Шоу, язвительное и остроумное. Валентин Красногоров занялся апологетикой авторского диктата (а не режиссерского...) и обвинил недраматургов в том, что только драматург знает, как трудно писать пьесы, а недраматурги – не знают. Аудитория заворчала. Она догадывалась, что трудно. Кризис жанра и вообще культуры, закат цивилизации объявил Александр Радовский: конец трагедии, приходить завтра к 12, с вещами, прощай, цивилизация, не горюй! Второй тезис Радовского, что все уже написано в Торе, аудитория не поддержала, хотя в этом что-то есть...

В очень напористой манере, хотя и доходчиво, и по-человечески тепло, говорил о своем пути в Израиле и работе созданного им, возглавляемого им и ставящего его пьесы театра «Ноев ковчег» Семен Злотников. Резюме: «олим хотят про олим, в исполнении олим». Остального олим не хотят...

Выступил также Марк Галесник, автор ряда пьес и сатирик. Сатирик Галесник сказал, что новые формы существования (например, драматурга в Израиле) требуют выработки адекватных форм выражения. Мысль, учитывая характер семинара, – весьма современная.

Много и результативно вмешивался в ход выступлений Аркан Карив, декларируя общечеловеческую (а не узкоолимовскую) ценность драматургии.

Театровед (ныне – слушатель журналистских курсов) Юрий Мурадов сдержанно и очень аргументированно разъяснил, чем отличается слово литературное от драматургического, а театр, соответственно, – от эпоса и лирики. Это было одно из самых интересных выступлений данного семинара.

Закрыл вечер Голлер. Мысль о том, что «Горе от ума» – великая пьеса, показалась мне вполне достойной особого обсуждения.

Следующее собрание ИЛК: поэтико-музыкальный вечер – закрытие сезона. В августе ИЛК будет на летних каникулах и возобновит свою работу в начале сентября.

 

 

Принцип неопределенности

 

 

Это было темпераментное и веселое собрание иерусалимского литературного клуба. Семинар вели Аркан Карив и Антон Носик, журналисты «Вестей». Заявленной темы, важно сформулированной «Принцип неопределенности в журналистике», собравшиеся, в опор несясь за докладчиками, – темы этой придерживались не слишком: филиппики, обращения к залу и перепалки с ним, лирические отступления, дискурсы и прочие фигуры речи оживляли тему, которая на поверку обернулась весьма животрепещущей.

Принцип неопределенности (по А. Кариву) – это единовременный эффект как влияния объекта в журналистике на субъекта-журналиста, так и влияние персоны (журналиста) – субъекта на предмет описания (мир, вселенная, цивилизация) – объект.

Откуда следует: объективной журналистики не существует. Ибо она а) никому не нужна, б) невероятно скучна, в) все мы люди и г) самая объективная журналистика – необъективна.

Аркан Карив доложил о приложении этого принципа, привел примеры, обильно цитируя из газетных публикаций последней недели, довольно убедительно доказал, что самая, казалось бы, объективная (голая фактология) журналистика (репортаж) может быть пристрастна, а самая необъективная журналистика (интерпретация) может сообщить об объекте даже избыточную информацию. В процессе постоянно прерываемого доклада и полемики многие иногда присутствующие авторы, например, Марк Меирович Зайчик, которому руководители семинара посвятили это собрание, – узнали о себе массу нового.

А когда после выступления Карива в полемике и прениях приняла самое непосредственное и горячее участие публика (аудитория в немалой части своей состояла из журналистов-профессионалов), услышало много о себе и представительство газеты «Вести». Обсуждались этические, политические, идеологические, филологические и, наконец, этнические характеристики современной нам Четвертой империи, или Четвертой власти, как называют сферу средств массовой информации…

О механике формирования псевдосенсаций на примере «жареного материальчика», утки производства одной из современных газет рассказал присутствовавший Лев Антовский, журналист, занимавшийся освещением проблем науки. Из публики говорили о механизмах социальных и политических спекуляций с привлечением средств массовой информации. И о прочих не менее увлекательных предметах. Критике подверглись и материалы русскоязычных газет, особенно носящие излишний, слишком выраженный персональный характер в ущерб фактологии.

Этому было посвящено первое отделение семинара. Во второй час (с лишним) собрания был выслушан доклад, который можно было бы назвать «Следствие Носика из журналистского Принципа Неопределенности». Вот это следствие: в замкнутой системе, каковой является «русскоязычный Израиль», журналист, описывающий событие, влияет на самое это событие. Актом описания журналист способен не только описать и интерпретировать факт, но и создать факт (например, объективную экономическую ситуацию).

При этом, ударившись вдруг в морализаторство, Носик, к изумлению аудитории, заявил, что влиять статьями на действительность – неэтично, даже если это влияние происходит помимо воли пишущего и носит характер неизбежности...

«Хорошо, – сказал оратор, – что сегодня экономические страницы выходят сразу в четырех газетах, а не только в моей, как раньше. Я уже не обязан считать, что единственная правда об израильской экономике для русского читателя – это те десять сообщений в неделю, которые я могу втиснуть в свой разворот...»

В пересказе звучит это довольно скучно, но излагалось и обсуждалось чрезвычайно интересно.

Остается выразить сочувствие тем, кто пропустил это собрание ИЛК.