Михаил Генделев

Что есть любовь

 

 

В общем-то, очередное заседание Иерусалимского литературного клуба прошло в прошлое воскресенье несерьезно. Несмотря на наличие нескольких факторов нелегкомысленного свойства – публики изрядно, тема трепетная – любовь к Родине, – с началом припозднились.

Я искренне завидовал Игорю Губерману, вернувшемуся с гастролей по Украине, который, сославшись на усталость и некомпетентность, категорически отказался занять место в президиуме сводного семинара и отсиделся в партере, где лучше видно и слышно и меньше ответственности.

Вела собрание Лариса Герштейн. Она заявила, что нам – ей, Гинодману, Лившицу, Авербуху, Галеснику и, видимо, мне – надлежит определить: что есть любовь, что есть любовь к Родине и к какой родине у нас любовь, а попутно отделить юмор от сатиры и прояснить отношение последних к журналистике, каковая тут уж вовсе ни при чем. Сразу же оговорюсь: собрание непринужденно пошло вкривь и вкось. Да иначе и быть не могло из-за постоянного разделения на фракции по интересам: за «Абзац» – 2, за «Бесэдер?» – 3, 1 – ни то ни се, старожилов – 2, новых репатриантов – 4, дама – 1, не юморист – 1, несогласных – 7.

Все шутили – профессионально. Некоторые – неплохо.

Домашнее задание по подготовке семинара особенно хорошо выполнили Авербух с Лившицем. Не особенно – все остальные и зал.

Лариса Герштейн чрезвычайно много внимания уделила фольклору. Остропатриотические, но не совсем фабричного качества художественные произведения, составляющие «Полный Абзац», доставили много радости аудитории. Особенно радовались четверостишию

 

 

или

 

 

Гинодман отсидеться вздумал за детскими спинами, просто зачитав отрывки из нескольких сочинений. В партере заржали. Амфитеатр тоже не безмолвствовал.

Авербух с Лившицем довольно нудно разбирали возможные виды извращений любви к Родине. В президиуме заливался только Галесник, человек без комплексов. Я заявил, что любовь нас к Родине и Родины к нам может носить самый разный и не всегда гетеросексуальный характер, а также поведал, что не устаю радоваться: у меня не одна советская родина, а целых две социалистических.

Тогда Лившиц назло ватикам прочел выдержки из «Нашей страны» одна тысяча девятьсот семьдесят третьего года. Не было конца веселью, из аудитории выходили плачущие от бессилья люди, особенно когда зачитывались заметки о беспорядках в распределении между олим из СССР квартир – в Реховоте, скажем, или в Хайфе. Очень смешная была жизнь, если вдуматься.

Закончилось отделение коалиционной резолюцией, что патриотизм – это чувство, побуждающее граждан к юмору.

Но тут вылез Губерман с поправкой: «К гражданскому юмору...»

Отдельные выкрики с мест призывали одернуть президиум.

После перерыва без особого ажиотажа разобрались с сатирой и юмором. Г-жа Герштейн тонко заметила, что сатира весьма связана определенным историческим, скажем, периодом, а юмор есть нетленка (не цитата, но мысль), шпарила из Катулла и вообще... Я сообщил, что юмор персонален, а сатира социальна. Некоторые, и даже подавляющее большинство, были вынуждены со мной не согласиться. В зале очень веселились. Окончился юмор на вполне отчетливой примиренческой постсатирической ноте: если сатира смешна, значит, в ней есть крупицы юмора.

Может, я что и переврал, но ведь не все упомнишь.

Следующее заседание ИЛК – поэтическая студия.

 

 

---