О литературе

«ГОРИ, ОГОНЬ САКРАЛЬНЫЙ…»

 

            И сквозь ресничные деленья
            Считать мгновения веков
            И быть, как в первый день творенья,
            Мешком дерьма и тусклых слов...

 

 

Профессор-и-поэт

    С. Шварцбанд

 

Стихов не пишите. Не надо. Ну пожалуйста. Пишите в прозе. Расписки пишите, компьютерные программы, истории болезней. Или знаете что? Пишите музыку. Симфоническую. Ах, вы музыку писать не умеете. Проблемы с нотным станом?.. А стихи – умеете? А кто это вам поведал, что вы умеете писать стихи?! Ну-ка, колитесь! Я лично найду наощупь рыло лошадиное этого литературоведа. За беспардонную диффамацию вас, простодушного. Ах, вам сказал об этом ученый сосед? Соседа – на стол! Сам (очень хочется пачкать руки), сам ввинчу ему в ухо специальный уховертный винт с левой резьбы шагом, сам я сделаю ему больно! И ма-а-аленькие такие тисочки. И Железная Дева от раньших времен незаржавелая сохранилась, как живая, в рабочем состоянии. В углу моей творческой лаборатории.

Что? Вы пишете стихи не хуже Кушнера? Который – А. С.? Ах, вас хвалил сам Самойлов Д. С.?

Как это мило!!!

А вы, милочка в усах, вы, поэтесса обоего пола, – учились – страшно сказать – у Левитанского?.. Скажите, а чему вы, простите за выражение, у них научились? Стихов не писать? У них это дело – стихов не писать, избегать писания стихов – замечательно шло, талантливые были господа. Жаль, что перемерли заживо к исходу девяностых годов. Прошлого, соответственно, века, к исходу девяностых годов.

Я не говорю о «граммофонах», я их люблю, они сродственны мне, они безумцы и не ведают, что творят, на них татуированные знаки...

Вы – вы не безумцы, вы – пупсы, овладевшие гладкописью до полного исчезновения вторичных половых признаков ноздрей с лица.

Вы – рядом с которыми сегодня какой-нибудь задрипанный С. Кирсанов – авангардист ле-гамре, а некто Б. Чичибабин – «смелый думающий поэт» в законе.

Это вам катает вступление (оказывается, есть такой прочувствованный жанр – «вступление». Вступление во что?) к сборнику академик и совесть нации. Вступление, в котором отмечаются:

«жизнеутверждаемость», «стояние на страже нравственности и добра», «нравственность в своей основе», (...) «интеллигентность» и «каждое слово значительно» (конец цитаты. Цитировал по статье «Кратчайший путь» академика Д. С. Лихачева, предпосланной собранию стихов Кушнера А. С. Больше цитировать не буду).

Ни вышеупомянутого уха, ни вышеупомянутого рыла не смыслит вышеупомянутый академик всея Руси в поэзии вообще и в современной поэзии в частности, исходя из вышеупомянутого «Кратчайшего пути». Потому что именно то, что напечатал А. С. в качестве снабженного введением корпуса текстов, есть вторичный продукт первичного метаболизма, другими словами, неоднократно переваренный до конца продукт. Чего продукт? Культуры продукт!

Не в антропологическом или – не к ночи будь сказано – культурологическом смысле слова «культура», а продукт культуры держаний мизинчика на отлете при пожирании падали.

Пожалуйста, умоляю, перестаньте писать стихи! Потому что вы не знаете нотного стана современной культуры, а изобрести его вам слабо! Потому что не вдохновением Пиндара вы осенены, а старик Хоттабыч вас заметил.

Потому что вообще Поэзия с большой буквы – это много разных поэзий, и не лезьте со своим гробом под мышкой, как еврейский вурдалак (в прекрасном фильме Р. Поланского «Пляска вампиров») в усыпальницу потомственных Дракул. Это бестактно, это алгеброй исчисленная гармонь.

Потому что поэзия в разные эпохи и века – это разные поэзии с точки зрения функций, задач и форм реализации. Потому что милость к падшим призывать в рифму может сегодня по-русски только имбецил. Потому что эпос «Шахнаме» был газетой, архивом коллективной памяти народов, революционным – по формальным характеристикам поэтики – эстетическим кодексом, политическим документом. И все это в соответственном и современном цивилизованном контексте. И последнее – о цивилизованном контексте – самое существенное. А всерьез со всеми притопами и прихлопами выполненный Шахнаме на материале Горбачева, разрывающего пасть Ельцину, будет в лучшем случае стилизацией. В лучшем случае – поелику традиционные формальные решения в новом стихе – это закавыченность текста – в иронию, пародию, гротеск. А катать незакавыченную лирику в стилистике Полонского или – дело вкуса – Мандельштама, полагая за этим приверженность высокому канону, – ой, да щекотно, милые! Ой, да кто ж это вынести может?!

Почему, сочинители, движения ваших душ и мозжечковые отправления незакавыченно укладываются в нормативный ямб, купецкую поэтику и просодию Сквозник-Дмухановского? Не жмет? Композиторская байка: профессор консерватории, сам ученик, допустим – Листа, назначает написать своему студенту дипломную, скажем, рапсодию. Бедолага мается, приятель, его встретив, предлагает: «Чего маешься? Возьми дипломную рапсодию профессора и перепиши наоборот!» – «Пробовал, – говорит оболтус. – Лист получается...» Так вот: кризис современной русской поэзии в основе своей состоит в невозможности или неспособности ее участников к выработке адекватной поэтики, описывающей современность. Реальность не поддается описанию средствами предыдущей реальности.

Поэзия сегодняшнего дня требует способов реализации самой себя, соответствующих состоянию культуры современья. Не контемпорального искусства не существует. И никогда не существовало. Бюсты диадохов и тетрархов были не художественными, а культовыми объектами; в честь известного, связанного с этим фактом, храмового недоразумения – мы проводим Маккабиады.

И когда кушнеренок – поэт Юрий Колкер, строка из стихотворения которого «Ханука» пришлась ото-то! – как родная, пришлась строка – озаглавить мой вопль, души сочинителя стихов – в отставке – когда поэт Ю. К. – вдохновенно, посредством креационного акта (а?! каково?!), разрешившегося словом, которое дано предугадать как отзовется, – то значит это, что Ю. К. даже не представляет себе, во глубине какой цивилизационной дыры он сидит, перебирая мирные струны.

Меня со школьной скамьи занимал вопрос о характере и продолжительности эстетического наслаждения, какое испытывали крепостные А. С. (Пушкина), когда поэт восходил на гумно и читал пейзанкам «навстречу утренней Авроре звездою Севера явись» и как они эту Аврору себе представляли и в какой позиции. Всегда повторяйте за мною, всегда! – поэзия была, есть и будет занятием элитарным! И обслуживать элиту. Масс-медиа-поэзия или «поэзия прикладная» тоже имела место всегда, но своего места – как еврей в пушкиноведенье – не знала. Сегодня с лирическим стихотворением, скажем, Мандельштама или Одена более сходствен видеоклип, нежели эпигонское худ. стихотворение не смеющегося по бескультурью над собой простодушного сочинителя. И за «искренность» в действиях внутри замкнутых культпространств вообще нужно пороть. Заводить в Элизиум теней и по филеям. Чтоб кудри наклонять и плакать расхотелось.

Современная поэзия уклонилась и уклоняется от читателя, не подготовленного к приятию ее. Как уклоняется высшая математика от критики прачки. А если ваша поэзия обслуживает прачек, то посмейте не поиметь это в виду!

Поэзия – недемократическое занятие. Уже одна та странность, что поэт не разговаривает письменно по-человечески, должна бы как-то насторожить! (Хотя в форме «Гори огонь сакральный» цитата подтверждает нечеловеческую природу языка поэта. В данном случае – Ю. Колкера нечеловеческую природу. – М. Г.).

Но научить соответствовать метрике можно даже поэтессу Гарнизон. И ни в коем случае я не приму аргументов-примеров: у Самойлова, Кушнера, Тарковского, Левитанского, Ахмадулиной в конце концов – есть удачные и даже почти великие строки поэзии.

Во-первых, люди они способные и много написали. А если долго писать – допишешься. Во-вторых, по моему мнению и практике, – стихотворение, в котором есть удачные строки, – это провал поэта с точки зрения поэзии. Поэт пишет поэзию, а не строчки. В-третьих, поэтические достижения предшествующих культур адаптируются последующими и становятся товаром массового потребления, дешевея и перестав быть предметом роскоши, каковой роскошью является искусство. Между прочим – честь и хвала этим адапторам, этим культуртрегерам! Иначе – в русской поэзии до сих пор на ложках бы играли. Это тоже особый талант доведения первоисточников до гитарного шика. Вон как великий Б. Г. приспособил суггестивную лирику подлинников – Хвостенко и Волохонского к сознанию итээровско-пэтэушному. А рецепт прост: там чуть-чуть подупростить, там пристроить репродукцию и, как писал Е. Евтушенко, – «я ваш домашний Пушкин». И ведь был прав, сукин сын.

Но мы отвлеклись. Мы остановились на том, что поэт пишет поэзию, а не строчки. Я понимаю это в том смысле, что поэт воспроизводит тип и способ сознания поэта, что поэт – это способ мышления в поэзии. И представительство, посольство поэтического мышления – в миру, который мир есть литература или, если уж так приспичило, – борхесовская Библиотека. Поэт – это способ думать. Как в математическом построении возможны и желательны ходы небесного остроумия при условии конечно-корректности и устойчивости всего мат. доказательства – только на этих правах существуют гениальные строчки. Иначе поэзия – цитатник идиота. Поэтический язык становится разговорным лишь внутри поэзии, а наружу высунут бывает или с целью эпатажа – подразниться, или посмертно, из петли, или от бешенства, или от усталости генов прошлых поколений.

Ладно, а теперь о читателе, о потребителе, о рынке. Мне очень пришлось по душе соображение А. Исаковой в прошлом номере «Окон»:

«Мы знаем сегодня технологию творческого процесса. Хороший художник, как и хороший бизнесмен, знает, что поделка дает пусть немедленный, но небольшой капитал. Большой капитал можно составить лишь путем поиска и риска. Верные лошадки в забеге в Вечность сходят на первом круге».

С круга сошла вся современная русская поэзия. По причине отсутствия способных и желающих рискнуть. И по причине отсутствия представлений о пространстве поэзии, т. е. о том, где и когда идет крупная игра. Если обериутизм был эстетической реакцией на социум, то соцарт (местная буденновская порода концептуализма) явился социальной реакцией на эстетику – получилась поэзия подворотен. Отсюда тотальная ирония, должная замаскировать ностальгический пафос деромантизации, а значит – и депоэтизацию текста, выведение поэзии из игры. В русской поэзии наиболее сообразительные нынче хихикают. А остальные пишут стихи, которые попрошу прекратить.

Что же до читателя – а ну его! Не для него пишем. Современный российский читатель поэзии сам садится и пишет стихи, как он их понимает. Такие и пишет... – стихи российской поэзии.

Пожалуйста, перестаньте сочинять стихи! Все равно не получится. Или – пожалуйста!

На законные вопросы – а кому это я, собственно, адресую грозную филиппику и с чего это я разгорячился? – отвечаю: периодика, лемуры мои, довела. Текущие поступления текущей литературы. Мимо текущей.

 

 


Окна (Тель-Авив). 1993. 25 ноября. С. 18.

 

 

Система Orphus