ВМЕСТО ДЕМОНСТРАЦИИ
Я – в России. Я родился в этой стране, пережил в ней то, что в художественной литературе называется молодостью. Я покинул СССР в 1977 году. Наверное, чуть ли не первым израильтянином, израильтянином моего поколения, рожденным в СССР, в 1987 году, а точнее, если угодно, 1 апреля 1987 года – я въехал в пределы Советского Союза и провел полтора месяца в Москве и экс-Петербурге (о чем внимательный читатель, конечно, осведомлен, поскольку поездка явилась поводом для романа «Великое Русское Путешествие» (см. журнал «22»).
В следующий раз я въехал в Москву в составе делегации израильских писателей (единственным «русскоговорящим» писателем») на Международную книжную ярмарку в сентябре 1989 года, девять месяцев назад. Выступал я с лекциями, давал авторские вечера поэзии.
Сейчас визит в Советский Союз для меня уже не потрясение – я приезжаю рутинно: не рыдают мои друзья на вокзале, не приносит мне отчизна букетик мимозы. И похожая анфас на двухстволку тетенька-таможенница, впервые, кстати, принявшая участие в шмоне моего багажа (не тетенька-таможенница впервые, а шмон был впервые) не без ехидства и с иронией, какую я бы назвал скобарской, не отказала тетенька себе в удовольствии заметить: «Зачастили Вы к нам, господин хо-рр-оший!». Но поймала себя тетенька на отклонении от служебного выражения рыла и быстро взяла себя в руки и долго вертела рекомендательным письмом к академику Аверинцеву, утверждая, что доставка такого рода письменных материалов есть пре-р-р-р-огатива почты, каковую «пре-ррр-огативу» она выговаривала не хуже покойного Гр-р-р-амыки. Впрочем, все это пустяки, и, потрепав друг другу нервы, а потом, через какие-то два часа, по плечу – с таможней Ленинградского аэропорта Пулково-2 мы расстались взаимно недовольные друг другом, но вполне мирно, яобещал никогда больше так не поступать...
О моем пребывании в Москве на Книжной ярмарке я вспоминаю редко и без удовольствия, хотя блокнот пух от диалогов приблизительно такого характера: – Молодой человек, а какой в Израиле климат? – Ближневосточный, – отвечаю я устало вислоносому немолодому ветерану-снабженцу. –Это как в Канаде? – Нет. У нас теплее... – Не поеду! –отрезал товарищ еврей. И дошло до того, что за полтора месяца жизни в СССР ко мне, гордому израильтянину, вернулись советские рефлексы – как известно, все как на подбор – безусловные рефлексы: и в очередь вставал я сначала спрашивая «Кто крайний?», а потом – «Что дают?». И – ощущение обреченности, провисающее до асфальта в смоге шести утра обеих столиц.
Итак, третий раз израильтянин Михаил Генделев в СССР. Сейчас я только журналист и ни в коем случае не писатель, и поэтому с максимальной журналистской честностью стараюсь обойтись без вторжения авторского Я, когда его туда не попросят (или еще не попросили). Я (с маленькой буквы) попробую написать о том, что я вижу своими, подчеркиваю, своими карими глазами, иногда выпучивающимися от удивления нынешней совреальности, а иногда голубеющими и приобретающими карельскую, я бы сказал, карело-финскую, чухонскую прозрачность, глазами, ей-богу, на которые иногда набегает слеза умиления от достижений демократии и гласности и долго течет эта слеза по моей смуглой нерусской щеке. «Нерусский вы какой-то», неодобрительно сказал мне шофер такси, подвозящий меня прямо к митингу, имевшему место быть Первого мая на славной Дворцовой площади города пяти революций; митинга, и. о. (исполняющего обязанности) первомайской демонстрации, (демонстрацию отменили), отчего самый праздкик «День международной солидарности трудящихся» приобрел странный характер несомненно негативного празднества, когда частицу «не»- неизвестно куда вставить, то ли «не день», то ли «не солидарности», то ли «не трудящихся». Демонстрация впервые в истории, я думаю – не только Советского Союза, была отменена решением Ленингадского городского исполкома. Демократические «силы» решили, что так будет как-то человечнее, что ли: ну что зря ходить с дурацкими лозунгами, когда можно вполне спокойно постоять перед трибуной и послушать занимательных ораторов. Дворцовая была нарядно расцвечена лозунгами, транспарантами и флагами, среди последних преобладали бело-голубо-красные: исконные цвета Российской Империи. Иногда с черным, но с желто-двуглавым вполне бескоронным орлом Временного Правительства. В большом выборе и черные флаги анархистов, и, для разнообразия, даже жовто-блакитные (?..); тут флаги свободной Литвы и желто-зелено-красный с родной звездой и полумесяцем флаг Народно-демократического фронта Азербеджана, как говорит неувядаемый Михал Сергеич (которому, если всерьез принимать этот митинг и эти нижеперечисленные лозунги, следовало бы уже примерить платье сестры милосердия). Флаги: бело-желто-красный с крестом – флаг Ингерманландии (как сказал мне один эрудит с георгиевским бантом на груди), и прочие, и прочие, и прочие – исторические флаги Руси, России, Российской Империи, Золотой Орды и РСФСР.
Лозунги: «Съезд КПСС – на Чернобыльской АС!»; «Вечная слава КПСС»; «Мы хотим жить в Санкт- Петербурге!»; «No pasaran!»; «А теперь мы пойдем другим путем»; «Кремль! Жди Аврору!»; «А вы смогли бы жить без начальства?..» (анархисты) ; «Неосоциализм не пройдет!»; «Даешь импичмент Президенту!»; «Министерству обороны – оружие по талонам!»; «КПСС – враг народа!»; и король всех лозунгов: «Владимир Ильич ... к матери (по собственному желанию)!».
Очень хорош дизайн плакатов и затейлив, и прихотлив: Ленин по горло в крови; Гдлян и Иванов в нимбах; впечатляет транспарант Народного фронта Азербайджана: «Вчера Тбилиси, сегодня Баку, завтра...».
На митинге выступает Николай Вениаминович Иванов, один из следователей Прокуратуры СССР, вместе с коллегой Гдляном разоблачавший коррупцию, злоупотребления и мафиозные структуры среднеазиатских республик, и создавший на сегодняший день «движение в защиту Иванова и Гдляна», что само по себе бы смешно, когда бы за этим движением не просматривались очевидные модели популизма: движение, несмотря на отчетливое отсутствие позитивной программы и на демократические лозунги, несомненно, деструктирующее политическую ситуацию. Пересказывать речь Николая Иванова – депутата Ленсовета не имеет смысла, тем паче речи не слышно за шумом; сорокатысячная митингующая Дворцовая площадь скандирует: «И-в-а-нов! И-в-а-н-ов!» – сквозь шум разбирается призыв – предложение Москве построить шлюзы, дабы в Москва-реку не вошла «Аврора», но народный депутат Иванов любезно дал мне интервью, в котором изложил некоторые тезисы своего выступления:
– Вы обвиняете современное руководство СССР и М. С. Горбачева, если не в участии,то по крайней мере в покровительстве мафии?
– Не будем забывать того, что с 1978 года по 1984 год Горбачев был куратором сельского хозяйства от ЦК. А в Узбекистане шли огромнейшие злоупотребления, приписки миллионных масштабов, о которых Горбачев просто не мог не знать, он неоднократно приезжал в Узбекистан, был знаком с ситуацией. Всем хорошо известно, что определяет пассивность ЦК в отношении одного из самых махровых взяточников из аппарата ЦК – Смирнова. Известно, хоть по тому одному, что уже дважды существующая при съезде народных депутатов комиссия подтверждала, что уголовное дело против Смирнова прекращено бездоказательно и подлежит возобновлению. А он продолжает себе работать преспокойно вторым секретарем компартии Молдавии. Что налицо? Преступная деятельность Смирнова известна руководству. Он на свободе. Почему? Прикрыт Горбачевым. А стомиллионная дача М. С. Горбачева в Крыму? В разгаре перестройки откуда – в стране кризис – откуда средства, деньги? Гдлян предлагает привлечь Президента к ответственности по статье 170 УК РСФСР. Статья 170 часть 2 УК РСФСР. Мы выступаем за законность. Разбужены такие народные силы, какие уже не усыпить демагогией!
– Господин Иванов, «Движение в защиту Гдляна и Иванова» переросло рамки движения и уже напоминает партию. Каков характер и цели этой партии?
–Мы за законность и справедливость.
– Считаете ли Вы себя популистским лидером?
–Я народный лидер. (В другом интервью, через пару дней, другой Иванов – Александр Иванов – популярнейший пародист, так сказал об этом: «Популизм – это опасность, так как консолидирует сволочь». При этом А. Иванов, указывая на двусмысленность, так сказать, политических портретов Гдляна и Иванова, назвал их деятельность несомненно позитивной в их разоблачительной функции – но и беззаконной, с точки зрения средств, какими велись их расследования.)
Отвечемся от Иванова и вернемся на площадь. На площади демонстрирует живописная группа анархистов: карнавально – все понарошку, один из них якобы Батька Махно, почему-то с баяном, один с пустой кобурой из-под маузера, один неискусно хромает, на костыле плакат «Анархия – теща порядка!». Пытаюсь поговорить с этим господином и с удивлением обнаруживаю, что хромец – глухонемой... Глухонемой анархист продает мне газетенку под названием «Новый свѣтъ», издание анархистов Петрограда, недорогая газетенка. А вот и монархисты! Стоя по стойке смирно заодно выясняю, что монархисты (со слов их очень активного функционера лет пятнадцати, с Георгиевским бантом, заработанным им, вероятно, под Плевной) замечательно относится к евреям, в качестве доказательства была предъявлена... Paxель. Paxель как Рахель – волоокая, с трехцветным бантом и тоже награжденная каким-то Императорским орденом. Аргумент Рахели подействовал сокрушительно, знакомимся: идиш Рахель не знает, но матерится вполне отчетливо. В это время на трибуне кто-то предлагает взреять вместо «кровавого плата с заметенным в угол слесарным и сельскохозяйственным инструментом истинный стяг России». Черный?! – пугаюсь я. Ингерманландский?! – впадаю я в панику... Азербайджанский? – седею я сам у себя на глазах – нет, господа – традиционный трехцветный и Боже Царя храни!
Я интервьюирую своего старого знакомого – одного из самых молодых и самых достойных политических деятелей современной России, двадцатишестилетнего депутата Ленинградского горсовета Алексея Анатольевича Ковалева.
– Алеша, что Вы думаете об опасности популизма?
–Эволюция Гдляна и Иванова, которые раньше не выдвигали политических лозунгов, а нынче их движение приобретает характер народного – многозначительна. Они и их сторонники демонстративны с точки зрения выражения всеобщего озлобления против государственно-партийной несправедливости. А популизм – это наш (то есть народного фронта Ленинграда) союзник, но союзник временный. На год. Потом – конфронтация.
– Что происходит в КПСС?
–Раскол партии неизбежен. Я думаю, неминуемо выделится социал-демократическое крыло. Я знаю многих людей, которые не выходят из КПСС именно по этой причине. Потому что дележ имущества должен начаться. А если начнется дележ партийного имущества – нам это очень выгодно, нам – Ленинграду, городу. Мы сможем предъявить претензии на, например, Лениздат. Раньше он принадлежал Петросовету, теперь почему-то обкому партии...
– Что Вы думаете о бастионах «Памяти» в Ленинграде?
–Силы их невелики. Знаменательно, что наибольшую популярность среди них сыскали именно антикоммунистические движения. На антикоммунизме сходятся все – «Русский национально-патриотический центр» наиболее из националистских движений популярен именно поэтому. А вот движение «Отечество», выдвигающее лозунг российских компартий, провалилось.
– Для многих в Израиле движения монархические, националистические типа «Памяти», неокоммунистические типа «Отечества» свально ассоциируются с тотальным антисемитизмом...
–А у нас все «правые» движения – антисемитские. От КПСС до... Но задавить любые попытки межнациональных вспышек мы в Ленинграде в состоянии.
– А кто будет осуществлять контроль? Милиция? А контроль над милицией?
–Ленсовет. Мы сейчас предотвратили инфильтрацию реакционеров в комиссии по законности и правопорядка в Ленсовете. Мы вывели ортодоксов из состава комиссии, и сейчас в Ленсовете ее будет возглавлять человек, если не крайне левых, то весьма левых взглядов...
Митинг кончается вполне в духе разгула демократических страстей. Оговоренное время митинга истекло. «Кто за то, чтобы продолжать митинг?», – восклицают на трибуне. Митинг продолжается. Кто «против» и кто «воздержался», ведущий забыл спросить...
Я решил не досматривать митинга до победного конца и пошел себе по первомайскому Ленинграду, настроенному не по-праздничному. А впрочем – праздник как праздник, подумал я, вспоминая свое уже отдаленное детство, настоящую демонстрацию, пройденную до упора, до Дворцовой площади, флажок с голубком и надписью «Миру Мир», раскидайки на тонких резиночках, дивные анилиновых цветов веера-выворотки, которые продавали цыгане, этих цыган, которые, наверно, и цыганами-то не были, пищалки «уйди-уйди», вкус на губах синего воздушного шара, иссосанного, обслюнявленного и лопнувшего в конце концов. В конце демонстрации.
Ленинград 1 мая – Москва 5 мая