ЗОЛОТО ПАРТИИ
Я очень популярен. Нас трое таких самых популярных русских, ягодок средств массовой информации. Это (по степени узнаваемости Я в бане, маколете и в полиции) г-н Калманович, мар Щарански и я. Мы даже похожи, с точки зрения аборигенов. А Калманович даже и меня узнаваемей, особенно когда он в Москве. А я – тут. И наоборот.
Недавно встречает меня на улице совершенно незнакомый мне субъект. В истинном смысле слова встречает, т. е. подстерегает по выходу из моего мемориального парадняка.
–Шалом, – говорит. – Я слышал, вы тут русскую партию создаете, я нам жрать нечего.
На приблизительно русском языке говорит, и. похоже, я его понимаю, а он меня – нет.
Беседуем. О том о сем. О трудностях духовной абсорбции, о необкультуренности коренной культуры Мединат Исразль, о том, что скоро ударят морозы, а беспечные муниципальные власти не чешутся. И бездомные русские академаим последнего призыва будут замерзать прямо на лету. Как орлы.
Безобразие, говорю. Обещаю привлечь внимание к чаяньям, говорю, выведу, говорю, 100 тысяч никаенщиков на демонстрацию против министерства туризма. С транспарантами. Все равно им делать нетрудоустроенным нечего. Чем по улицам шляться, пусть организованно скандируют. Что-нибудь веское.
– Спасибо, Юрик, – говорит он мне на прощанье, – спасибо, что не зазнался, не обронзовел, не забурел, как ватик, не оглох к стону земляков, к боли народной, к слезам сирот и их вдов.
– Эйн б'дма, не за что, – говорю, – заходите еще, только я не Юрик. я Генделев, Миша из рубрики…
– Ах ты вражина, – говорит он, – то-то мне твоя физия знакома! Враг народа. Ничего. Пососали нашей крови. Как мы русскую партию сбацаем, всех вас к ногтю. Вплоть до депортации в глубинку.
Вот как я популярен. Соседи, настрадавшиеся от разнообразного образа моей жизни с некоторыми моими женами и членами их семей, – сефардо-румынского происхождения соседи – стали со мной подчеркнуто ласковы, не сказать сервильны, ломают шапку, насильственно кормят гадкими восточными сластями. Почтительны. Хвалю.
– Раньше к тебе в притон, доктор Генделев, все больше красавицы взбирались, мусоря на лестнице, а теперь телевизионщики шастают. Ты б их, барин, окоротил, а то скачут, топчут посевы, гогочут, а, ваше сиятельство лидер?
Я обещаю собрать политбюро и реввоенсовет русской партии и обсудить возможность расстрелять хулиганствующих телевизионщиков.
Действительно, зачастили.
Расходы на электроэнергию чудовищны. Кофе хлещут галлонами. К девушкам моим сенным пристают. Под предлогом дать интервью, когда же мы наконец возьмем власть в свои мозолистые русские руки, поскольку у их собственной власти все руки левые. Меня же из осторожности и раболепства спрашивают о нейтральненьком: что я ем на свои гонорары, имеется ли в названиие «Общества чистых тарелок» политический подтекст и сколько я могу выставить бойцов, если что?
После торжественной встречи Нового года, тайком от меня журналисты ведущих газет пытались провести широкий статистический опрос соседского населения на предмет – это были стрельбы или что? И – зачем ко мне приезжал Грачев инкогнито?
Мою кличку «Лев Давидович» решиташидуровцы произносят почти без акцента. Некто (я-то знаю – кто!!!) с намеком, исходя из собственных представлений об остроумии, прислал на Сильвестр с нарочным ледоруб.
На что он намекает?! Хотя дареному ледорубу в зубы не смотрят, в зубы смотрят дарителю.
Призрак русской партии бродит по
Кфар-Сабе.
Его видели в Холоне.
В Шхунат ха-Тикве и в Катамонах он распугал пожилых Черных Пантер. Распугал он их так: кама зман атем б'арец, пенсионерим?
ШАС предлагала коалицию, с целью чего ко мне приходили бесплатно прибивать мезузу. Я был уклончиво непреклонен.
Гонцы прибывают ежечасно: нарочные от Бовина, фельдъегеря от Ельцина Бориса Николаевича, связники от Щаранского. Приходили из Хопра. Вот я и в Хопре.
Многие пророчат меня на царство.
Я согласен.
Но при условии предоставления мне царской яхты и освобождения от арноны всего дома Давидова с палисадником. Вероятно, предстоит пакетная сделка.
Он пришел ко мне спозаранку, вломился в спальню, всех там распугал. Был он значителен, особенно когда отдышался от подъема по 147 ступеням.
Мои хоромы осмотрел с неодобрением: разве так живут вожди? Мала жилплощадь вождей.
– Это у меня конспиративная усыпальница, – не роняя достоинства политического деятеля, нашелся я. И величественно прикрыл ноги, свешивающиеся с моей конспиративной постели. – Официальная резиденция у меня в Моце. Элит. С видом от моря до моря.
– А, – сказал он, – я так и знал. – И взял быка за рога: – Сколько нужно на предвыборную кампанию? Пахот о йотер? У меня с собой.
Я испугался, что сейчас войдут слуги и внесут сундуки с пломбированным германским золотом на подкуп электората и я буду окончательно скомпроментрован в прекрасных глазах моего электората.
Электорат в предчувствии того, что вот-вот можно будет пополдничать на халяву, опять спустил ноги с кровати. Изумительной, между прочим, формы – лядвии.
– Сколько надо бабок, чтоб все схвачено, – опять повторил вопрос спонсор, жертвователь и, по всей видимости, интересант. – Бабки не пахнут. Сам отмывал.
– На все про все?
– Обижаешь, фюрер. Сколько надо – столько и нарисуем. Но чтоб не менее семи мандатов от «Общества чистых тарелок»…
Глаза электората засветились алым. В перспективе замаячили приобретение вожделенных лосин на сэкономленные в результате нечестных финансовых махинаций с нарушениями отчетности по ходу предвыборой кампании – средства.
– Шесть! – сказал я с твердостью прирожденного вожака и трибуна. – Шесть. Ну, шесть с четвертью.
– Что шесть? Триллионов?
– Шесть мандатов от «Общества чистых тарелок». И один чтоб от «Мемуаров бывшего бабника». Общественное женское движение чтоб! Одна мандата. Но с широкими возможностями на тиви. Безграничными. Зане поднимем молодежную массу, она застоялась. Выкинем куда-нибудь зажигательный лозунг на фиг. Вознесем хоругви. Я лично знаю пару-другую хоругвей, еще хоть куда.
– А маргиналы? – забеспокоился спонсор. – Беда с этими маргиналами.
– Маргиналы меня чтут. По-своему, конечно, по-маргинальи. Но – отдадут. Они, коль хорошенько их потрясти, все отдадут, голоса отдадут, животы положат. Вы еще не знаете наших маргиналов, золотые руки.
– Хорошо, даже восхитительно. Но ваше кредо? Какие политические, экономические и социальные программы вы напишете золотыми буквами на знамени борьбы?
Я снял со стен давно заготовленные знамена, надел очки от старческой политической дальнозоркости и прочитал вслух золотые буквы:
• «Взять банки. И по мостам – на вокзалы». Это раз.
Ошеломленный спонсор с восхищением почесал татуировку.
• «Выселить лиц кавказской рациональности за зеленую черту оседлости. Они там кого надо оседлают в дугу». Это два.
• «Пригласить солнцевскую группировку и большие гастроли Кобзона».
• «Предоставить всем русским работу в Израиле. Всем 120 миллионам и башкирам. Это превратит наш маленький Израиль в великую державу мирового значения. Мы войдем в Большую семерку, тройку и даму пик. На мизере».
• «Увеличить русскую парламентскую фракцию в кнессете за счет кворума Совета Федерации и Госдумы. Таким образом за нами обеспечится пожизненно парламентское большинство».
• «Сложить новый гимн. Ответственный – поэт Тарасов. Всем петь гимн. Это завораживает».
– Достаточно, – сказал спонсор. – Можете не продолжать. Партии – быть!
– И движению. Дамскому: «Женщины России в Израиле». Ему тоже быть. Еш такая партия!
Мы скрепили наш договор двумя-тремя рукопожатиями. Электоральная группа просила и ее взять в рукопожатие, но было некогда.
Тут и внесли пломбированные вагоны с хорошо отмытыми деньгами.
Золото партии – думал я. стараясь не жестикулировать непроизвольно. Заведу себе культ личности. Куплю себе тапки. Выплачу себе часть алиментов. Выучу себе иврит, наконец! Люблю мертвые языки...
Время себе пролетело незаметно.
Над русским Израилем вставала наконец-то русская заря. Наша заря, без ихних выкрутасов. На балкон сели голубки, наши голубки. Я накрошил им хлеба, чернушки. Они ели, и ничего, не дохли. Я сел к русскому столу и придвинул к себе стопку чистых, еще невинных знамен. И начал расшивать их золотыми нашими буквами Мне пелось, увлекалось творческой работой и нет-нет да и мурлыкалось. Я огладил бороду – лопатой. Надо бы перелицевать толстовку, подумалось мне. Нет! Надо заказать новую. Из саржи. Или целых три, добро, с хитринкой, усмехнулся я. Одну себе, вторую Щаранскому. А третью – тоже мне. Калмановичу заказывать наряды я не буду, пусть так и ходит в обносках, пусть вредит своей популярности. В рамках предвыборной кампании. В радужной перспективе.
Русское солнце встало. С ленцой потянулось. Буду как солнце, решительно решил я. Вот оно, как лучиком коснулось отличной меркадеровской стали дарственного ледоруба.
Под окнами музыканты и хоры грянули новый гимн «Общества чистых тарелок», сложенный поэтом Тарасовым, лауреатом премии имени меня.
– Мишка! Лев Давидович! – закричали снизу. – К тебе можно?
– Можно, можно. Мы сегодня без чинов, по-простецки. Заходите, гостем будете, дорогие мои избиратели!
Что делать, если я так популярен?..