Михаил Генделев

В ЭНДШПИЛЕ С МОЛОДЕЖЬЮ

Я люблю смотреть на молодежь. Она у нас замечательная, как на первый, так и на более пристальный, лорнирующий взгляд. Но люблю и посмотреть на молодежь не снисходительным взглядом, но с грустинкой, с суровинкой (такие взгляды характерны для бассетов, когда их уводят с прогулки) или – взглядом в упор, навскидку, взглядом хорошо, но разнообразно пожившего балбеса (которому не фиг делать – и он заинтересовался порослью).

Молодежь, в свою очередь, любит смотреть на меня. Молодежи интересно, ей не часто доводится видеть анкла Майкла бук­вально на расстоянии вытянутой мной руки. Некоторая часть молодежи знакома со мной визуально, кое-кто удостоился так­тильных контактов. Многие сохранили па­мятные подарки, сувениры, письма, локо­ны. Многие не сохранили. Хотя я лично раз­давал ладанки со своим изображением со мной на коленях, на груди. Раки распро­странял, киоты. Приятно, заходя в чью-ни­будь горенку, увидеть на комодике скла­день с эпизодами из нашей жизни или про­сто – в спаленке – мой портретик из канони­ческих. И пук бессмертников. Или веночек. У совсем девочек – лавровый, у тех, кто по­старше, – флердоранж. Молодежь меня лю­бит и коллекционирует. В этом ее приятное отличие от молодежи в мое время: мы щедро транжирили миги встречи со мной, не думая о будущем – мемуарах, архивах, гер­бариях. Что ж, времена меняются на времена, а кто-то выигрывает на разнице кур­сов.

Современная молодежь гораздо более любознательна: она интересуется, казалось бы, мелочами, казалось бы – второстепен­ными моими деталями: анатомией интере­суется, патофизиологией. Психикой иногда интересуется. Приносят с собой инструмен­тарий, берут пробы грунта. В азарте, быва­ло, доходило до смешного: предлагали рас­члененку! Юные, бедовые головы. За вами будущее. Верней – перед вами.

И еще молодежь – в первую очередь на­ши мальчики и юноши – стараются брать с меня пример.

Я обычно не кочевряжусь, не корежусь, не ежусь, бесплатно иду навстречу, даю пример. Они иногда, обалдев, отходят, чув­ствуют потом себя, по их словам, – немного не в своей тарелке. Я их похлопываю, гово­рю «То-то же». Ободряю. Хотя я ворчун.

Я понимаю молодежь. Эту тягу к герои­ке. Ведь надо ж с кого-то брать пример, кого-то принимать за образец, «делать с кого-то жизнь», как выразился один предтеча. Я хорошо понимаю молодежь где-то с часа дня и до утренней авроры. Потом – все, от­стегиваю слуховой аппарат, вынимаю глаз, и – зубки на полку в аквариум – до меня не достучишься. Правда, некоторые фигурант­ки пытаются мне сниться, но если даже пробуждаюсь – то какой-то я вялый, неожив­ленный, зажгусь и… гасну.

Существует несколько предвзятых мне­ний, косных, рутинных представлений о на­шей молодежи. Я хоу развенчать эти пред­рассудки, эти мифы. Развенчиваю!

Откуда, скажите на милость, взялось расхожее мнение, что то, что молодо-зеле­но, надо пороть, трепать за уши, кормить березовой (чушь какая!) кашей, драть и во­обще – чтоб знала свое место? Это в корне неверно. Наказывать молодежь физически, конечно, надо, но тут, как говорится, «бей, да дело разумей»' (Песталоцци). Опять же, нет-нет да и встретится очень сильная мо­лодежь, нередко вооруженная. Отсюда – ежу ясно, что следует, по возможности, от­казываться от розги, шпицрутенов, бичева­ния, пинания в живот и прочих видов физи­ческого воздействия на ум в пользу более «гуманитарных» способов пресечения: принудработ по месту моего жительства, наря­дов на кухню, возможной ссылки. Можно сократить рацион питания, изъять делика­тесы, водку и крепкие напитки, сахарок, план. И только в исключительных случаях допустимо прибегнуть к экзекуции. Причем для подчеркивания педагогических аспек­тов, например порки, – следует предать этой акции назидательный, а значит, социально-общественно-значимый характер.

Сечь следует по филеям, под хорошую музыку Окуджавы или чевой-то собственно­ручно декламируя. Добиваясь тем самым у свидетелей карательной акции элемента духовного соучастия, я бы даже сказал – со­борности. Скажем, ты – сечешь, хор товарок поет про синий троллейбус, а экзекутируемое лицо – насвистывает. Или – молодые люди разыгрывают живые картины, и гремит нечеловеческая по мощи музыка-гимн! И «преступная личность», просветленная страданием, поднимается со специальной поротельной скамеечки, застегивает джинсы, и на свежей ее мордашке слезы раска­яния и радости обретенного прощения. Так что самому плакать хочется, ибо умиленный. Тут же ей цветы, приглашение в недо­рогой ресторан, колготки там, какие не жал­ко. Можно потрепать по головенке.

Другая вредная привычка в работе с племенем младым – нравоучать, не имея к тому таланта. Сама по себе привычка нравоучать невредная, что – сообразит и лени­вый разум – следует из самой этимологии – нравам-учать! «Учение, как говорится, – свет» (Сухомлинский). Но соображая, сооб­ражай – к чему ведешь, к каким идеалам! Взять, к примеру, мой нравственный груст­ный опыт совместной жизни с нашей стра­ной. Могу ли я им поделиться? Нет, он мне самому нужен.

Отсюда следует, что с молодежью (ухо востро!) следует делиться старым, подер­жанным, но еще на ходу, конечно, – опытом жизни. Пусть они его подремонтируют, под­латают и носят на здоровье.

Бесценным в этом смысле является наш – старцев моего и (еще наземных) древних поколений – опыт ФЗУ, изготовления заточек, приводов в детприемник, по­жирания лебеды в тяжелую годину, борьбы со стиляжничеством. Очень хорош – на предмет поделиться – опыт наших строй­отрядов (задоринка, сам погибай, а товари­ща выручай), стройбата, контрацептивных мероприятий, разгрузки вагонов, костров с пением здравствуй милая картошка под 6аян худрука.

Знаю, знаю, что поделиться этим опы­том с молодежью нелегко. Но надо – значит надо! Обычно ведь как бывает? Так бывает. Поймаешь молодежь. Пригвоздишь. И себе вволю – наделишься. Делишься, стоишь весь красный, разгорячишься, семь потов с тебя сойдет, фотографии с начесом демон­стрируешь. заливисто хохочешь, время про­летает незаметно. А на нужды молодежи – пока ты делишься – ноль внимания! А ведь и молодежи, может, чего и нужно в этот мо­мент. Может, ей побриться надобно, переку­сить завтраком, обедом и ужином, а то и выйти надо – дело житейское.

Следует следить за объектом, фиксиро­вать ее неугасающий интерес к вашим воспоминаниям, менять подкладные. Иногда отвязывать. Тогда и «нравоучения пойдут как по маслу» (Д. Бен-Гурион, «Аэропорт»), безболезненно. И молодежь выглядит веселее, мех не жухнет, мездра без прорех, ис­чезает опасность потертостей, пролежней.

Когда я последний раз, с присущим мне искрометным талантом к воспоминаниям, нравственно учал, я столкнулся – дважды – с трудностями языкового характера (пришлось сменять реципиентку) и один раз опростоволосился: забыл. Забыл, понимае­те ли, чем хотел поделиться из практики грозовой молодости. Годы ведь берут свое, седина на висках. От инея. Забыл, как был в плену, как рубал басмачей, как сховала ме­ня простая башкирская учительница музы­ки Пелагея Прохоровна, как бежал из Пелагеева плена, скитался а скитах, бродил вброд, мытарствовал сборщиком податей, землемерил, приобрел квалификацию револьверщика без промаха, за что получил прозвище Соколиный-в-Глаз. Забыл! Я все забыл!!!

Она, дуреха зареванная, лежит в посте­ли. раскинулась, разметалась а я стою – собранный такой в кулак, голые нервы, стальная пружина, натянутая струна – а че­го стою? что я имею в виду? – забыл. То ли очень ретроградная амнезия, то ли старче­ская деменция, то ли опять, опять застаре­лый альцмгеймер, то ли – забыл, как называ­ется синдром, – одним словом, забыл. Чего, собственно, хотел. То ли от нее (молодежи), то ли с ней (с молодежью) поделиться?.. Что я имел в виду?

Она мне и говорит, эдак повелительно:

– Ну, мол, анкл Майкл! Ну!

– Сща, – говорю, – Аглаюшка, вспомню! Ты не помнишь, что я имел в виду прошлый раз?

– Ой, всякую всячину! – говорит она и хохочет заразительно, как колокольчик. – Вы, – говорит, – такой изобретательный. Затейник вы.

Тут меня и ооенило. Справа посильнее осенило (скоро пройдет, помогла акупункту­ра), слева – почти незаметно.

Все пролетело пред моим утренним взором, все я вспомнил: и басмачей-хамасовцев, и Пелагею (раматганку, с прошло­годнего Пурима уже), и что я – «Соколиный-в-Айн».

И нравоучения прошли как обычно – без потерь.

Другая нынче молодежь, не та. Но есть и у нее недостатки. К ее недостаткам отно­сятся: внешний вид, отсутствие цели в жиз­ни и пренебрежительное отношение к родителям и старшим по рангу.

Остановимся на первом недостатке внешнего вида и зададимся вопросом. Не наливаясь, не багровея, как обычно, а так спокойненько, без рук, без нервов: разве мы так выглядели? Я как вспоминаю, как мы выглядели в шестидесятых в своих битловках с хайрами, в шузне, или в семидеся­тых – на платформочках от грузовозов, так я вам скажу – этим соплякам еще так выгля­деть и выглядеть! Не говоря о нравственно­сти! Потому что мы выглядели не сравнить круче. Что же до идиотского выражения ли­ца, на котором был написан балдежный нонконформизм, дык и общая физиономия общества была – на телеге не объедешь. Советского общества – если кто запамято­вал. Так что наши детки ненаглядные похо­жи и на маму, и на папу, только посвежее; я, конечно не понимаю, как из таких пар­шивцев, как мы в молодости, получились такие замечательные, солидные, тонкие и толерантные гверотай ве работай (и полу­чатся – это я вам обещаю! – изумительной сенильности пергюнты), но одно замечу: то, что дети будут лучше нас, – очевидно, за на­ми – Москва! Так что хвастаться нечем. Уж кто-кто, а мы-то знаем, кем хотели нас вос­питать наши родители. И каких титаниче­ских усилий нам стоило, чтобы им это не удалось. Зато нам – это обязательно удаст­ся, – правда, Аглая? Вот и Аглая не даст со­врать.

Это к вопросу о внешнем виде, т.е. как мы выглядим. Например – слабоумными – на примере двух последних волн алии. Не сумевшими хоть как-то закрепиться во властных структурах этой нашей страны, где только ленивый имбецил, будучи «нац. меньшинством», не приходит к власти. Как мы выглядим в глазах молодежи? Хотим ли мы, чтобы молодежь походила на нас и в ней все было бы так же прекрасно, как в человеке, – и лицо, и одежда, и руки? И ноги. И голова, которая, как известно, растет из шеи. Это и определяет второй крупный не­достаток нашей молодежи. Отсутствие в жизни цели походить на нас

– Ты хотела бы походить на меня, Аглая? Нет, анкл Майкл не стебаиутый, просто он так шутит. Нет, конечно, ты бы не хотела по­ходить на этого, с позволения сказать, укорененного писателя, зарабатывающего на жизнь периодическими писаниями по расценкам в три, как минимум, раза ниже, чем у самого тупого коллеги-аборигена, при ана­логичной выдаче на-гора тоннажа продук­ции, вне зависимости от качества. Причем если учесть, что у анкла Майкла репутация удачливого литератора, «зарабатывающего на жизнь своим пером».

Отсюда и третий крупный недостаток нашей с вами молодежи: «пренебрежительное отношение к старшим по рангу». – Аглая, встань и сделай мне что-нибудь, а то я запыхался.

Ко мне часто приходит молодежь. Погретъся у камелька, послушать легенды, вы­пить из источника мудрости. В моей ман­сарде часто звучит девичье хихиканье, ба­совитое ржанье мужающих юношей, не редкость переодевания, звон посуды, ги­тарный звон. Часто молодежь подходит приласкать, подоткнуть одеяло, поднести поильничек.

Хорошая у нас молодежь, глаз не отвести. Особенно – правый.