Михаил Генделев

К ВОПРОСУ О ФУРФЫЧКЕ НАТУРАЛЬНОЙ

 

 

В шесть утра зазвонил телефон. Накануне день был тяжелый, и я имел неосторожность закон­чить этот день весело, эдак часа за пол до звонка. В трубке медленно заговорили по-английски. Я почему-то решил, что мне звонит Анатолий Щаранский. Спросонья аглицкая мова ассоциируется у меня, как выяснилось, с ним. Зво­нил совсем даже не он, а, на­оборот, некий мельбурнский бизнесмен, готовый-де поста­вить мне партию (не! точно не Щаранский!..) подержанных фурфычек (– Чего?! – Furfichkes!) к точно оговоренному сроку. И в любом количестве. По цене 192,3 доллара австра­лийского за штуку фурфычки, при заказе партии более тысячи штук фурфычек – скидка. Срок для обдумыва­ния предложения назначен мне до четверга. Телефон и номер факса длиной с число «пи» до восемнадцатого знака. Я сел.

И обдумал предложение. Потом лег навзничь. «Добе­гался, – подумал я, – бала­гур».

Дело было так. Намедни, под мимолетное настроеньице, приспичило мне дать объявле­ние в газету. В ту, куда пишу. Все дают объявления. Про «куплю абрикосового пуделя» и про острую необходимость «девушек от 18 до 28 лет для сопровождения» тела за ба-алшые дэнги. Про «убью по сходной цене» и «даю уроки макраме». Про «обращаю в тантризм на дому» и «Про­дам!» (группа товарищей). Все как-то устраиваются. Один я еше ничего не напечатал в разделе «куплю-продам-ме­няю-требуются». У некоторых может сложиться впечатление, что мне вот так – до гробовой доски – ничего не продать, не купить и мне ничего не требу­ется. Неверное ощущение. Скоропалительное. Я пустился во все тяжкие и дал объявле­ние: «За недорого куплю поде­ржанную фурфычку в хоро­шем состоянии».

На самом деле мне нужны были (вы будете смеяться) – деревянные стулья. Шесть штук. А фурфычка, если вду­маться, мне была совершенно не нужна. Но в газете имела место «мивца»: два объявле­ния по цене одного, – вот я и не удержался и дал еще и про фурфычку. (Сразу же огово­рюсь. что мебель мне предложили, реклама – двигатель торговли, а пресса – великая сила. Договорился. Отметил. И все. О стульях больше ни слова.)

О, боги, что я наделал! К чему привела моя преслову­тая опрометчивость, я понял сразу же по выходе «Вестей» из типографии. Вот уж никог­да не предполагал, что «Ве­сти» из типографии выходят так рано. И так быстро. И сразу в Австралию – в Мель­бурн.

При следующем звонке те­лефонную трубку простодушно подняла разбуженная и непричастная к моим экспери­ментам на человеке жена. Я забыл ее предупредить.

– Але, – сказала она недо­вольно.

(Шесть тридцать – я хроно­метрировал, неумело притво­ряясь спящим, готовясь к са­мому худшему.)

– Але?

– Шалом. – Телефонный звук в знобящей утренней ти­шине раздавался отчетливо.

– Кто-нибудь из взрослых дома? – откликнулся бойкий баритон.

– Дома, – сказала жена твердо и приосанилась.

– Так вот, – сказал бари­тон, – я продам.

– Ага, – сказала жена веж­ливо, – а что вы продадите?

– Простите, не поняла?

– …

– Слушай, – пнула меня ногой жена, шепотью прикрывая трубку, – там какой-то псих, и, по-моему, он говорит мне гадости.

– Не, все в порядке, – вяло пробормотал я и взял трубку.

– Ну, – сказал я, косясь на жену, – ну, куплю. Да, хочу. Нет, подержанную. Ну, в хо­рошем состоянии.. Моло­дую? Почему молодую? Мо­лодую не хочу. Шесть месяцев? Чего месяцев?

– Мы уже уши купировали, – гордо заявил баритон, – при­витая, от желающих приобре­сти отбою нет

– Да ну! – Я попытался придать своему голосу окра­ску радости беспредельной и заботливо спросил: – А не ра­но ли? Ведь застудите.

– Что вы! Она хороших кровей. От Концерта и Фиры. Дед – призер. Так берете?

– А почем? – спросил я, избегая взгляда жены.

– Восемьсот шекелей… – И, опережая возражения, затараторил: – Плюс даю кормовой тазик, и грамоты родителей, и байдарку, и братьев Гримм.

– Восемь шекелей, и ни копейки больше. Восемь, – отре­зал я командным голосом Трафальгара (жена посмотре­ла на меня с уважением).

– Жадина! За эти деньги я бы и сам купил. Отрезать уши дороже стоило!

– Вот и покупай свои уши, – разозлился я.

Отбой. Короткие гудки.

 

 

Я облегченно перевел дух. Телефон зазвонил снова, что было само по себе и ничего, и даже мило с его стороны, учитывая разгоняющуюся к выяснению деталей жену, на глазах перекрывающую все показатели жены и превраща­ющуюся в супругу, если не истицу…

Серебристый девичий го­лосок в трубке:

– Скажите, пожалуйста, что такое фурфычка? Мне почему-то кажется, что она у меня есть...

– Я в этом уверен, – бы­стро сказал я, увертываясь от щипков острыми коготками в не защищенную пижамой спи­ну.

Раздавалось шипение. Раз­дувался клобук. Другой, сво­бодной от щипания рукой же­на искала на тумбочке очки.

– Если она у меня есть, я готова, – радостно переливал­ся ангельский голосок, – ведь она у меня есть, правда? Хо­тите осмотреть на дому? За­писывайте адрес: Крайот...

Жена нашла очки и придавила рычаги телефона. Отбой.

– Ага, – сказала жена, – опять «читательница»? Све­жей фурфычкой интересуешь­ся, ирод?!

Телефон зашелся дурным голосом.

– Восемьдесят! – рявкнул баритон. – И Голсуорси, пол­ный.

– Восемь с полтиной! – за­кричал я.

– Ты что, ватик, обалдел? Ведь уши купированы! В конце концов, это безнравственно' Одних кормов сколько! Им­портное детское питание .

Я швырнул трубку, но, по-моему, до этого разливался уже новый звонок.

– Утро доброе. Не будете ли вы любезны сказать, как будет по-русски «фурфычка»?'

– Оран непальцепарный, – рявкнул я.

– Ну вот, говорила тебе, учи иврит! – раздался в трубке голос, чем-то напоминающий голос моей жены.

– Слиха, – по-иностранному извинился интеллигент, – слиха за беспокойство.

Трубка не успела лечь.

– Что это такое – …? – строго воспросил начальствен­ный, даже повелительный не голос, но глас.

– Ударение на первом сло­ге. На «у», а не на «ы». А у вас есть?

– У меня есть все. И все продаю. Гольем вернусь. Зем­лю есть буду! Я все потерял. Пусть вернусь на выжженное место! – Угроза в голосе на­растала как снежный ком. – Ноги моей здесь не будет! Пусть опять – с нуля! Но дома! Где все – мое! Развели тут, понимаешь, ссссионисты! А там я все оставил: положение, особняки, квартиру с видом на Дом на набережной.

Следовало перечисление оставленного. В списке фигурировала сауна полевая переносная и персональная пенсия.

Я обалдел от великолепия и спросил, где это выдают и интересно, за что? Мы увлеклись разговором. Но у меня отобрали трубку.

«Сиха мамтина», – коварно улыбаясь, промолвила жена и развернулась ко мне.

Глаза ее светились. Таким образом, ностальгический разговор прервался, но телефон зазвонил снова.

– Але-але, – квакнул нехороший такой, склочный такой голос. – Вам какая фурфычка нужна?

– А у вас – какая?

– Двухосная. Передние – ве­душие.

– Мне нужна полутораосная, – промолвил я. чтобы что-нибудь сказать.

– Ни и что! – ворвалась в разговор жена. – Двухосную мы не берем, не говоря о трехосной! Где мы ее будем вешать?!

– А может, возьмем, – при­мирительно (когда хочу – могу бьть и подлизой) промурлы­кал я, – недорого если?

– Размечтался! И так по­вернуться негде. На мирпесете – дундуляс, в арбалетной полное собрание твоих эпитафий. Ни за какие деньти! Ес­ли берем, только полутораосную, и обе – обе ведущие.

– Полутораосных нет, – даже не огорчился вкрадчивый голос, – но я могу заказать. Имеются кое-какие связи в нашем ВПК. Вам какого завода – ЧТЗ или Могилевского?

– Кто же берет это могилевское барахло! – уверенно возразила жена. – У них в конце месяца, под праздники, сплошняком брак гонят.

– А ты откуда знаешь? – изумился я. Всегда полезно узнать источник информации супруги. Особенно такой не­ожиданной информации.

– Знамо, имбецил! – свер­кнула глазами супруга.

– Не понял, – сказал прода­вец. – Но учтем. И медово протянул: – Бэ эзрат ашем, до­станем. В шабат только не звоните.

– Ни за что, – сказал я, – не позвоню. В шабат – тем бо­лее.

И ответил на следующий звонок.

– Семьдесят пять! И ни шекелем меньше! У нее медали – за экстерьер, за красоту, за высоту и за взятие Севастополя!

– Проехали. Следующий!

На другом конце провода сразу захихикали, без подготовки. По шуму – сидела большая компания, звенел хрусталь.

– Так что? – отхихикав, провокативно начал, видимо, их затейник. – Будем покупать фурфычку или, как говорят у нас в Бельцах, глазки будетм строить?

Компания одобрительно заржала.

– В каком она состоянии? – строго, решив поставить весельчака на место, спросил я.

– Не потертая. Лилька, ведь правда, не потертая? – вероятно, оглянулся за плечо весельчак.

Застолье грохнуло.

– Так, – официально выговорил я, – жуйстер цел?

– Пока не погнулся. Ага, Лилька, не погнулся! Во дает! Жуйстер не погнулся, а! Ха-ха-ха!

– Гуд, – сказал я ледяным голосом, – беру. Сто двадцать тысяч устроит? Конечно, после теста. И при условии наличия идеальной системы наведения.

На том конце провода поперхнулись.

– Сколько? – севшим голо­сом прошелестел остряк. – Эй, вы там – заткнитесь! – проревел он обществу. – Сколько, вы говорите? Сто двадцать тысяч?

Компания за плечами фаворита вымерла.

– Йес, – твердо сказал я. – Сто двадцать тысяч. Долла­ров, конечно. Мелкими купюрами. Ну, максимум сто двад­цать одна. С системой ночного видения.

– Извините, пожалуйста, господин, э-э…

– Называйте меня Экселенц. Для простоты.

– Извините, пожалуйста, адон Экселенц, ваше превост…тво, а-а-а…

– Извинения принимаю. И завтра к тринадцати ноль-ноль, – сказал я, – но только если жуйстер не погнут. И полная дискретность. И не вздумайте со мной шутки шутить. Знаете, что за это бывает?

– Знаю, обреченно сказал собеседник, – еще как знаю.

– Можете исполнять.

– Есть.

Дальше и рассказывать неохота.

Понятно, что подавляющее большинство изъявляло го­товность немедленно продать, но после того, как я обьясню, что, собственно, покупаю. Многие предлагали меняться.

Понятно, что имели место и недобросовестные предложения. В частности, пытались всучить ангорского кролика-самца, даже не медалиста. Хотели втюхать слябы от блюминга и другие ненужные мне предметы.

Понятно, что жена со мной не разговаривает, а только зовет к телефону.

Собственно, интересных предложений было два. Пер­вое, на которое я вынужден был ответить отказом, – пред­ложение продать мне пару бурбуляторов. Сердце облива­лось кровью, но вынужден был отказаться. Денег нету. Всегда хотел иметь пару бурбуляторов. Вот если бы мне предложили бурбуляторы года два-три назад, до женитьбы… Но это, как говорится, другой коленкор.

Ну, и понятно, что я стал счастливым обладателем фурфычки. Даже шестерых. Что ты будешь делать, если мне их принесли прямо на дом! Очень пушистые, сидят на шести деревянных табуретах, брызгаются, вращают колесами, открываются и закрываются. Умилительное зрелище! Вот так вот и сидят! И не вздрагивают, а есть от чего. Телефон звонит не умолкая. А я на все звонки отвечаю:

– А миспар ше игата элав эйнено мехубар!